Питер Бенчли - Тварь

— Конечно нет, — согласился Тэлли. — Их не может быть. Они понимают, что нужно держаться подальше. — Он выключил камеру и установил таймер.

Дарлинг подошел к двери и щелкнул выключателем. Вспыхнули галогенные лампы, установленные на крыле ходового мостика, а кормовая палуба залилась светом. Через окно Дарлинг видел, что Мэннинг не двинулся с места, как будто не заметил внезапного взрыва освещения. Он сгорбившись сидел на крышке среднего люка, ружье покоилось у него на коленях.

Шарп передал Дарлингу сандвич и кивнул в сторону Мэннинга:

— Ему тоже отнести?

— Пища его не интересует, — ответил Дарлинг. — Этот человек пожирает самого себя.

— Осборн несчастен, — объяснил Тэлли, доставая кусок хлеба и сыр. — Он потерял перспективу. Три недели назад это был человек, имеющий власть и знающий, как ее употребить. Мы заключили договор, который давал ему возможность отомстить. Он рассматривал это как хорошую сделку. Но теперь этот план стал... его чувство мести превратилось в одержимость.

— Можно ли его осуждать? — спросил Шарп.

— Конечно. Он ведет себя неразумно.

— Хуже чем неразумно, — возразил Дарлинг. — Он опасен.

— Это пройдет. Мы предоставим ему возможность выпалить из винтовки по архитеутису, и он вновь станет тем, кем был всегда, — победителем.

— Так просто? Неужели?

— Живые существа предсказуемы, капитан, даже человек.

— Все живые существа? Включая архитеутиса?

— О да. Он запрограммирован точно так же, как и любая машина. Как только нам станут известны коды, его поведение станет предсказуемым. Это безусловно.

К десяти тридцати таймер включил камеру дюжину раз, и каждый раз они собирались у монитора и видели приманку, покачивающуюся перед экраном и источающую ленту следов. Вверх по течению от приманки, как светлячки, промелькнули несколько крошечных ракообразных существ, оставивших за собой яркое свечение. Вниз по течению не было видно ничего, кроме пустоты.

Судно дрейфовало по спокойному морю, держась по курсу, не переваливаясь на волнах, а мягко покачиваясь, как детская колыбель. Свет из каюты создавал впечатление уютного оранжевого кокона, усиливая иллюзию покоя.

— Предположим, что он не придет сегодня ночью, — обратился Дарлинг к Тэлли.

— Тогда утром или днем. Но он придет обязательно.

— Значит, мы вполне можем поспать.

— Если сумеете.

— Следовало бы. И вам тоже.

Шарп отправился в кубрик. Тэлли просмотрел еще один цикл на мониторе, затем откинулся на скамье и закрыл глаза. Дарлинг вышел наружу.

Мэннинг все еще сидел на крышке люка, но весь съежился. Заснул.

Дарлинг проверил тросы. Они уходили прямо вниз, неподвижные и нетронутые. Он посмотрел в сторону берега. Бермуды выделялись на фоне черного неба розовым сиянием, и Вип мог различить очертания огромного отеля «Саутгемптон принцесс», украшенного гирляндами лампочек, и охватывающий большое пространство луч маяка на Гиббс-Хилл. Они находились на расстоянии десяти миль от берега, но Випа успокаивало сознание того, что там, на берегу, все еще есть его дом. Он подумал о Шарлотте, лежащей в их кровати, и внезапно его охватило чувство одиночества.

Когда Дарлинг вернулся в каюту, монитор опять работал, бросая бледные серые тени на лицо спящего Тэлли.

Вип поднялся в рулевую рубку и тихо стоял, слушая звуки ночи. Генератор мурлыкал, самописец эхолота шипел, отмечая дрейф судна на линии, отражающей глубину в пять сотен морских саженей; рыбоискатель жужжал, и его экран все еще отражал бесплодную пустыню. Вип слышал звук воды, нежно ласкающей стальной корпус, и тихое дыхание Тэлли.

Он отправился в каюту и лег на одну из коек. Он стремился заснуть, чтобы отвлечься от своих мыслей, но, хотя был изнурен, все же знал наверняка, что его ум не захочет спрятаться в успокоительное забытье. Еще с тех времен, как Вип юнгой впервые вышел в море, всегда, когда он спал на судне, часть его мозга была на страже, отмечая любое изменение ветра, малейшее изменение в ритмах океана.

Этот вахтенный в его голове выполнял свои обязанности и в лучшие времена, когда судно ходило, казалось, над неистощимыми природными запасами и когда быть разбуженным среди ночи могло означать скорее обещание, чем угрозу. Вахтенный не расслабился даже в последние тяжелые годы, когда ночи были наполнены пустыми надеждами.

Дарлинг знал, что этот вахтенный будет исполнять свои обязанности и теперь, когда впервые в жизни наиболее горячей надеждой Дарлинга было то, чтобы море под ним оставалось бесплодной, безжизненной пустыней.

Его дыхание замедлилось; мозг поддался усталости. Вахтенный стоял на страже, одинокий часовой.

Гигантский кальмар распустил свою мантию, втянул воду внутрь и выбросил ее через воронку в животе. Он продвигал свое огромное тело сквозь ночное море с силой, которая толкала волны перед ним и оставляла водовороты позади.

Гонимый самым главным из всех импульсов, он мчался в одну сторону, затем остановился, бросился в другую, заставляя свои многочисленные рецепторы собирать все больше и больше разрозненных сигналов, которые возбуждали его до неистовства. Химические процессы в его организме пришли в замешательство, и хроматофоры, приведенные ими в действие, меняли окраску плоти от бледно-серой до розовой, темно-бордовой и красной, отражая эмоции от беспокойства до страсти.

Получаемые сигналы были частично незнакомы, а частично известны твари, но ее мозг регистрировал только то, что они были неотразимы.

И поэтому тварь мчалась все дальше и дальше, взмывая вверх и снижаясь, как самолет, потерявший управление, или гигантская хищная птица, впавшая в неистовство.

Внезапно кальмар наткнулся на струю сигналов: это был след, ясный и безошибочный.

Тварь направилась по нему, забыв обо всем остальном.

Дарлинг проснулся, не понимая, что его разбудило. Некоторое время он спокойно лежал, прислушиваясь и стараясь понять, что происходит.

Он услышал знакомые звуки: жужжание холодильника, царапанье по бумаге самописца эхолота, дыхание Тэлли. Все окружающее было знакомо: темнота, прорезаемая только слабым красным мерцанием из нактоуза в рулевой рубке. Но он почувствовал изменения в движении «Капера». Появилось какое-то сопротивление, как будто судно больше не двигалось вместе с морским течением, а скорее боролось с ним.

Вип скатился с койки, прошел к двери и шагнул наружу. Как только его глаза определили направление движения воды, он понял, в чем дело. Судно шло в противоположном направлении.

Что-то тянуло его назад.

Тогда Вип посмотрел на корму и увидел, что по ней плещут и разбрасывают брызги небольшие волны. Тросы все еще уходили в воду под прямым углом, но они дрожали, и даже на расстоянии Вип слышал высокий писк напрягающихся волокон.