Серж Брюссоло - Зимняя жатва

— Папаша Борневан, — полушепотом произнесла Клер, голос который от волнения стал едва различимым. — Кюре Морфона. Зачем, интересно, он к нам пожаловал?

Мальчик вдруг почувствовал, что она испугалась. Он-то сам не получил никакого религиозного воспитания. Адмирал в свое время раз и навсегда объявил себя атеистом. Конечно, приходилось освящать суда на верфи, но только чтобы не отпугнуть заказчиков, — никто никогда не видел старика Шарля в церкви. Реакция Клер на появление священника была неожиданной — никто из Леурланов не испугался бы так на ее месте, — и Жюльен ощутил болезненную неловкость, застав мать врасплох.

Борневан был кряжистым, как большинство крестьян, но безделье и обжорство покрыли его мышцы, не обремененные тренировкой, толстым слоем жира. Тучный, одышливый, с багрово-красной физиономией, он постоянно что-то бормотал про себя, словно речь его, с трудом удерживавшаяся в груди, обрела наконец форму, недоступную для профанов. Эти невразумительные монологи прославили его на всю округу. Речь кюре изобиловала латинскими максимами и цитатами из Апокалипсиса. С некоторых пор в войне он усматривал «перст Божий», повод «вернуться к истинным ценностям», «огонь небесный», призванный выжечь из сознания людей губительные идеи, занесенные декларациями Народного фронта. «Бог заставил перевести стрелки, — гремел с кафедры его голос, — и часовщиками он выбрал немцев!» Правда, в последнее время кюре стал поскромнее, потише.

Борневан слез с велосипеда и с достоинством поприветствовал мать и сына. Жюльен устыдился, что его застали в таком виде: потного, с черными от земли ногтями. Да и Клер не лучше: платье на груди расстегнуто, руки голые — настоящая замарашка. Прошло несколько мгновений, которых священнику хватило для оценки ситуации: оглядев хижину, их грязную одежду, огражденное поле и, в конце концов, дом с закрытыми ставнями, он был вполне удовлетворен. Закончив обследование, Борневан заговорил, обращаясь исключительно к Клер и произнося слова почти нечленораздельно — способ, к которому прибегают взрослые, когда не хотят, чтобы их услышали дети. Так как Клер не отреагировала, он весьма бесцеремонно взял ее за локоть и отвел в сторону. Разглагольствовал священник довольно долго, но Жюльен не смог расслышать ни слова, только видел, что мать оставалась безучастной — может, она тоже была смущена, что выглядит такой оборванкой. Жюльен чуть приблизился, делая вид, что рыхлит землю.

— Очень, очень будет вам полезно поприсутствовать на мессе, — нашептывал Борневан. — Это сразу успокоит людей. Что бы вы ни думали на этот счет, знайте: в деревне вас не забыли. Всякое болтают о вашем возвращении…

Он все говорил и говорил, и Жюльен занервничал, видя безмолвную мать, словно подчинившуюся чужой воле. Непонятно, почему она мгновенно утратила уверенность в себе перед этим человеком в сутане, от которой попахивает сыром, похлебкой и навозом. Только потому, что воспитывалась в монастыре? Ему захотелось крикнуть что есть мочи: «Не смейте лезть в наши дела! Оставьте нас в покое!»

Клер в это время старательно объясняла, что она надеялась привести хозяйство в порядок, что, как только закончится война — а конец ее уже близок! — она напишет письмо властям с просьбой прислать ей сапера. Нужно только запастись терпением: когда поля будут очищены, а дом избавлен от поселившейся в нем бомбы, жизнь войдет в прежнее русло.

— В прежнее русло? Вы действительно так думаете? — недоуменно проговорил священник с обиженным видом. — Ведь ни для кого не секрет, дитя мое, что вас здесь не любят. Для деревенских вы навсегда останетесь чужой… а для большинства кумушек еще и той, что довела семейство Леурланов до полного краха. Не стану напоминать, какие чудовищные преступления вам приписывают. Вас обвиняют в том, что вы делили ложе с несколькими мужчинами… этой семьи. Я-то не верю в эти сплетни, но признаем, что вам они причинили немало вреда. Не хотите же вы воспитывать ребенка в атмосфере, отравленной подобными подозрениями?

— Но ведь прошло столько времени… — вздохнула Клер с потухшим взглядом. — В сравнении с войной все это такая ерунда! Не могли бы вы нам помочь, сделать что-нибудь, что заткнуло бы всем рты? Например, показать, что вы на нашей стороне? Что, если вы освятите наши земли, организуете шествие…

Борневан отшатнулся, лицо его исказилось гримасой отвращения.

— Вы окончательно потеряли голову, дочь моя? — промямлил он, и щеки его еще больше побагровели. — Или вы забыли, что ваш свекор покончил с собой прямо здесь, использовав эту землю в качестве орудия самоубийства!

— Но… может быть, это просто несчастный случай, — жалобно пробормотала Клер. — Старый человек… он мог…

— Не обманывайте ни себя, ни других! — резко остановил ее кюре. — Ни за что не стану благословлять я эту землю. Нет, и речи быть не может! На ней полно непогребенных мертвецов — все эти террористы, бандиты, явившиеся сюда, чтобы мародерствовать. Души их, оставшись без покаяния, будут вечно витать над этими местами. Дурные места — с незапамятных времен они связаны с насильственными смертями, издавна их облюбовали душегубы, разбойники с большой дороги. Не может вырасти ничего хорошего на такой земле, она отмечена печатью злого рока. Даже когда ее обрабатывал ваш свекор, и года не обходилось, чтобы во время жатвы кто-нибудь не покалечился, чтобы не зацепило машиной поденщика и он не попал под нож. Так было всегда, что с этим поделаешь? А все из-за Разбойничьего леса! Слишком уж много там пролито невинной крови.

Он бормотал не умолкая, а временами, когда ему не хватало дыхания, его речь переходила в глухой хрип. Правда ли верил он в то, что говорил? Или его услуги оплатили те, кто задался целью посеять семена отчаяния в душе Клер? Кто мог убедить его в полезности этой проповеди? Горжю? Нет, Горжю — деревенщина, простофиля, не искушенный в таких делах. Так все-таки кто? Нотариус Одонье? Почему бы и нет? Это как раз в его духе — скупить земли Леурланов за кусок хлеба. Что, интересно, пообещал ему нотариус? Пожертвование? Статую Пречистой Девы? Новый колокол?

— Представим даже, что вам удалось вырастить овощи, — не унимался священник, — покупать их никто не станет. Земля усеяна телами покойников — кто, скажите, захочет есть ее плоды? В здешних краях люди суеверны, головы их забиты дикими предрассудками. Нет, выбросьте эту мысль из головы. Но я готов пойти вам навстречу. Могу использовать все свое влияние и помочь вам устроиться на работу. Нет, конечно, не здесь, а, к примеру, в городе, на консервном заводе. Там постоянно требуются чистильщицы рыбы. Там вас никто не знает. Хотите, замолвлю за вас словечко? Если продадите землю и дом, у вас появятся кое-какие средства, чтобы начать все заново. Не так много, но вполне достаточно, чтобы содержать себя в чистоте, вести честную жизнь и вам, и мальчику. Нелегко будет найти покупателя, но я постараюсь вам пособить, пущу в ход весь свой авторитет. Мэтр Одонье, кстати, может позволить себе сделать доброе дело в память о прошлом, хотя земля ваша ему без всякой надобности.