Всеволод Данилов - Бизнес – класс

– Тоже помню.

– Так вот в договоре было забито условие, что продаваться нефть будет не напрямую «Нафтой», а по ее поручению торговать ею станет некая компания «Руссойл». Схема простая: компания-посредник продает на сторону, а деньги, за вычетом маржи, передает «Нафте».

– А маржа оседает в собственных карманах?

– Само собой, – удивился вопросу Хачатрян. – Такой бизнес. – Та же схема, что у «Газпрома» с «Итерой», – напомнил о себе Богаченков. – Но, между прочим, поначалу «Руссойл» эти обязательства вроде выполнял. Худо-бедно, но пятнадцать миллионов долларов в компанию поставил.

– А последующие двадцать пять?

– Как отрубило.

– Может быть, «Паркойл» перестал отпускать нефть?

– Да нет, – Богаченков извлек какую-то новую справку. Сверился. – Судя по переписке, «Руссойлу» как раз было отпущено все сполна. А вот он уже деньги за проданную нефть заиграл. – И что? Никаких исков не подавалось?

– Ни малейших следов. Как будто так и надо, – Богаченков принялся укладывать документы в папочку. – Кстати, до истечения срока исковой давности по долгам «Руссойла» осталось меньше трех месяцев. Если «Нафта» за это время не заявит иска, считайте, долг списан. Что называется, пустячок, а приятно.

– А как бы сейчас эти двадцать пять миллионов решили проблему, – мечтательно промурлыкал Хачатрян.

– Не с кем решать, – вернул его на землю Коломнин. – «Руссойл» этот наверняка – обычная «бумажная» однодневка, специально созданная, чтоб откачать на сторону денег. Скачали и – рассыпались. Похоже, и сам Фархадов поучаствовал.

– Нэт! – с внезапной горячностью возразил Хачатрян. – Фархадов не мог!

– Почему собственно?

– Я говорил, у него идея фикс: запустить месторождение. Я потому на него и поставил! Мамой клянусь, не мог!

– Тогда почему не взыскивает?!.. То-то. Или о сроках не помнит?

– Может, и не помнит.

– А если не помнит, так и вовсе ставить не на кого.

Решительным жестом пресек попытку возразить:

– Аут, господа хорошие, обсуждать, вижу, больше нечего. Придется немедленно начинать взыскание долгов. Будем описывать все, что только можно распродать.

– Но вы же понимаете, что продать это за реальную цену невозможно! – безысходно вскричал Хачатрян. – Не разбирать же буровые!

– Если понадобится, так и разберем. Передо мной четкая задача – вернуть банку его деньги. А там – хоть трубы на металлом!

– Вы вообще соображаете?! – Хачатрян аж икнул. – Буровую на металлом?

– Это ты мне?! – разозлился Коломнин, и без того чувствовавший себя неуютно. – Это я, что ли, довел ситуацию до полного развала? Это я, выдав за здорово живешь пять банковских миллионов, не удосужился обеспечить контроль?! Надо же – ему, видите ли, неловко было у должника спросить, как тот распорядился полученными денежками? Нефтяников, душевно ранимых, обидеть боялся?! Это я на прямую фальсификацию пошел, фиктивные залоги приписав?

Тяжелая голова Хачатряна склонилась к груди, будто бутон на надломившемся стебле.

– Заигрался ты, Симан. Вот результат. А теперь выбирать не из чего. Если мы сегодня первыми не начнем взыскивать, завтра нас опередят остальные кредиторы. Особенно, если за всем этим в самом деле стоит чей-то интерес! Конечно, своего не вернем. Но в такой ситуации хоть шерсти клок. Так что обеспечь три билета на Москву. Летишь с нами. Сразу по прилете – докладываем Дашевскому. И – готовим исполнительные процедуры.

– Встретьтесь хотя бы с Фархадовым перед отлетом! Долг вежливости.

– Зачем?! Рассказать ему в милой беседе, что мы собираемся его уничтожить? Если это и вежливость, то очень по-восточному. А мне наоборот важно, чтоб о принятом решении до последнего момента никто не догадывался. Так что с утра сам ему позвонишь, скажешь: улетаем в Москву совещаться. И прочие ля-ля. Да гляди, чтоб никакой утечки информации! – он глаза в глаза жестко встретил негодующий взгляд Хачатряна. – Эх, Симан, Симан! Вот что бывает, когда хочется много и сразу. Сколько людей вокруг проекта этого кормится. Сколько планов, сколько семей отстроилось. И все теперь псу под хвост пустить придется. Пошли, Юра!

И они вышли, даже не попрощавшись с понурым хозяином кабинета: судьба его виделась предрешенной.

Едва Коломнин и Богаченков вошли в холл гостиницы, как из кресла в глубине вестибюля поднялась женщина в распахнутой собольей шубе и свободной походкой направилась к вошедшим. С томлением Коломнин узнал в ней Ларису.

– Здравствуйте, Лариса Ивановна, – Богаченков запунцовел. – Вы ко мне? Наверное, что-то срочное?

– И очень, – она подошла к Коломнину, с проскользнувшим озорством провела рукой по небритому подбородку. – Нам надо поговорить.

Коломнин беспокойно огляделся, обнаружил заинтересованный взгляд портье.

– Прошу вас, – подчеркнуто официально он протянул руку, пропуская ее вперед, к лифту. По правде с трудом скрывая изумление от внезапного превращения пугливой невестки в эту решительную женщину.

– Я тогда, если что, у себя, – пролепетал Богаченков.

По закону подлости, едва выйдя из лифта, натолкнулись они на молоденькую горничную, которая как раз оправляла прическу перед зеркалом. Завидев их, она, не оборачиваясь, внимательно, припоминающе оглядела Ларису.

В номере Лариса небрежно сбросила шубку на тумбочку, шагнула к нему:

– Господи! Что за вид?

– С чего бы такое превращение? Или все-таки… – Коломнин задохнулся. – Лоричка, ты решилась?!

– Соскучилась.

– А… еще?

– Еще тоже есть. Но это подождет, – прижавшись, пробормотала она. – Если, конечно, ты не настаиваешь.

Он не настаивал.

За окном завывало. Коломнин с томлением и грустью смотрел на вернувшуюся из ванной посвежевшую женщину.

– Значит, нет? – еще раз переспросил он, ни на что не надеясь.

– Не могу. Его сейчас бросить, как предать.

«А меня?» Коломнин представил такую же вьюгу где-нибудь на окраине Москвы и себя, одного, неприкаянно слоняющегося по снимаемой, куце обставленной квартирке, – ее поиском по просьбе Коломнина занимался Седых.

– Стало быть, зашла попрощаться? Спасибо, хоть этого не побоялась.

– Кушайте на здоровье, – она прикрылась иронией. – Нам надо поговорить, Сережа. Я о компании.

– Компания у нас и впрямь хоть куда подобралась. Я, ты и старик Фархадов. По-моему, это что-то новое в любовном треугольнике.

– Тогда квадрат. Еще моя дочь. Пожалуйста, не надо, Сережа. Быть злым тебе не идет.

Коломнин почувствовал справедливость упрека. В своем стремлении выдернуть ее из привычного, комфортного мира он стал чрезмерно нетерпелив и нетерпим. Почему-то уверенный, что с ним ей будет заведомо лучше. Между тем перед ним сидела холеная, привыкшая к роскоши женщина. Одеваемая, будто кукла Барби. Правда, и предназначенная, подобно Барби, сидеть дома на почетном месте. Но, очевидно, и в этом можно найти свою, затягивающую прелесть. А что взамен предлагал он?