Сергей Устинов - Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти»

За углом при свете тусклой луны открылся вид на большой трехэтажный дом. Значит, местом моего пленения была скорее всего отдельно стоящая баня. Там, в этом доме, должно быть, безмятежно спят изметелившие меня битюги, а может, и сам дядя Гриша. Мелькнуло острое желание устроить им какую-нибудь бяку, но трезвый голос рассудка возобладал. Главным сейчас было как можно быстрее покинуть сию юдоль — желательно живым.

Благополучно перебравшись через забор, я очутился в редком лесочке. Куда идти, у меня не было ни малейшего представления, и я побрел вперед. Слава Богу, в небе висел месяц, к тому же потихоньку начало светать, так что я хоть не натыкался на деревья. Скоро местность стала ощутимо подниматься, и я неожиданно для себя вышел к насыпи, по которой, блестя в лунном свете, в обе стороны уходили рельсы. Какая сторона моя, я не знал и остановился в растерянности. Но тут счастье улыбнулось мне в виде пыхтящего локомотива, тяжко одолевающего горку. Через пару минут мимо меня застучали неторопливые товарные вагоны, и я решительно взобрался на площадку одного из них, рассудив, что в конце концов куда-нибудь да приеду вместе с ним. Это все равно было лучше, чем топать по шпалам в неизвестность.

Тряский и громыхающий стальной пол не самое уютное для отдыха место, но я и на нем умудрился задремать. А когда проснулся, увидел, что товарняк катит уже меж каких-то сумрачных пакгаузов, запасных путей и многочисленных стрелок, что недвусмысленно свидетельствовало о близости станции. Действительно, вскоре состав остановился. Я спрыгнул на землю и пошел вперед по его ходу. Кругом нарастало количество платформ, запломбированных вагонов и приземистых складских помещений: стало ясно, что я, похоже, забрел в грузовой отстойник, где с непривычки немудрено и заблудиться. Но тут впереди на фоне розовеющего небосвода выросла огромная арка моста. Что-то в нем показалось мне знакомым. И тут я понял, где нахожусь: на Белорусской-Товарной, а значит, виадук надо мной соединяет Красную Пресню с Беговой улицей. Несказанно обрадованный своим удачным открытием, я решительно устремился к проволочному забору, за которым виднелась лестница, ведущая наверх, к нормальной городской жизни, и тут у меня в кармане зазвонил телефон.

От неожиданности я чуть не подпрыгнул на месте. Осторожно, словно бомбу, извлек аппарат из кармана и с тревогой на него уставился. Ответить или нет? Но телефон так неприлично громко вопил и надрывался в окружающей меня тишине, что я, поискав кнопку отключения зуммера и в сумерках не найдя ее, раздраженно отщелкнул крышку и коротко рявкнул:

— Да!

— Ну, что там у вас? — начальственно рявкнули мне в ответ. — Не нашли еще?

Судя по всему, обладатель голоса был раздражен даже побольше моего и не заметил подмены. Зато я узнал его. Я сразу узнал этот привыкший к повелительным интонациям командирский баритон и похолодел. Вот, значит, как оно поворачивается. То-то покойник Аркатов кривил губы, говоря, что эта организация непотопляема. С такими людьми ей и впрямь мало что угрожает. Я похолодел, однако на этот раз не от страха, а от ярости. Но ответить постарался спокойно и даже иронично:

— Нет, пока не нашли. И будем надеяться, не найдут. На том конце эфира крупный государственный муж, член парламентского комитета по законности и правопорядку господин Фураев словно споткнулся на полном ходу.

— Что? — спросил он растерянно. — Извините, я, наверное, ошибся.

— Ошиблись, Михаил Анисимович, здорово ошиблись, — подтвердил я не без злорадства, но, прежде чем прихлопнуть крышечку аппарата, не удержался и добавил: — А вот извинять не хочу и не могу.

Разумеется, я хорошо отдавал себе отчет, что злорадство — чувство, не совсем адекватное сложившейся обстановке. В том смысле, что злиться-то я мог сколько угодно. А вот особенно радоваться пока было нечему. Когда я на каком-то леваке добрался до Пироговки, самые мои худшие опасения подтвердились. «Копеечка» все еще стояла там, где я ее оставил, у входа во двор лечебницы. Но, прежде чем приблизиться, я провел небольшую разведку и довольно легко обнаружил противника: джип с тремя темными фигурами в нем на другой стороне переулка.

Тогда я двинулся в обход и, совершив рейд по тылам бывшей покойницкой, обнаружил светящиеся окна полуподвала. По причине теплой ночи зарешеченные рамы были распахнуты. Присев на корточки, я заглянул внутрь и сначала увидел ушастого спаниеля на оцинкованном столе, потом толстого бородатого доктора со скальпелем, и наконец в поле моего зрения вплыла Тина в белом халате со шприцем в руках.

Но в мои планы ни в коем случае не входило поднимать даже малейший шум, а тем более привлекать к себе внимание посторонних. Поэтому я, с облегчением убедившись, что Тина на месте и жива-здорова, двинулся по стенке дальше. Я исходил из того, что любое отдельно стоящее помещение должно иметь как минимум еще один выход, и вскоре нашел этому подтверждение, добравшись до невысокого полуразрушенного крыльца, на ступеньках которого курили два медбрата в зеленых операционных халатах. Занятые своей неторопливой беседой, они даже глаз на меня не подняли, когда я деловито прошествовал мимо них в обшарпанную дверь.

Узкие коридоры с неровными грязно-белыми стенами внушали смертную тоску. Не решившись спросить у курильщиков, как найти Тину, я некоторое время блуждал по этому печальному приюту, подгоняемый мыслью, что, если сейчас не сумею все сделать как надо, мой хладный труп очень скоро может оказаться в подобном унылом местечке. Наконец я открыл нужную мне дверь. При виде меня на лице Тины отразилась вся возможная в подобном случае гамма чувств: от удивления до негодования.

Отложив шприц в сторону, она с недовольным видом подошла ко мне:

— Я же просила...

Но я не дал ей договорить, схватил за руку и вытащил в коридор. В течение ближайших шестидесяти секунд я пытался вкратце объяснить ей положение вещей, но, похоже, не преуспел. Моя уверенность, что в результате моего побега здесь с минуту на минуту может появиться подмога для той троицы наверху и все вместе они сразу начнут действовать более решительно, ей тоже не передалась. Она сердито пожала плечиками и заявила:

— Как я могу отсюда уйти? Там полно больных!

— А если ты останешься, будет полно мертвых! — чуть не заорал я в отчаянии.

В конце концов мы еле-еле сторговались на том, что она закончит процедуру спаниелю и отпросится у доктора. Не знаю, сколько седых волос я нажил в те десять минут, что мне пришлось ее ждать. А когда она вышла ко мне и я увидел, что она за это время успела переодеться и даже слегка подкраситься, меня чуть не хватила кондрашка.