Андрей Троицкий - Бумер-2

— Брыкаешься, — усмехнувшись, Чугур встал на цыпочки и смачно плюнул в лицо Кольки. — И правильно делаешь. Человек должен защищаться. Ну, продолжим?

Кольке хотелось вытереть плевок, повисший на подбородке. Ему хотелось знать, за что с ним так? Но он мог только промычать в ответ.

— Эх, где мои семнадцать лет, — вздохнул Чугур.

В следующую секунду он, хорошенько размахнувшись, влепил кулак в печень с такой чудовищной силой, что Колька вскрикнул так, что изо рта вывалилась тряпка. Сверху он плюнул кровью на кума и вырубился.

— Ну, держите меня за гланды.

Чугур размазал по лицу Колькину кровь, поправил перчатку на руке и подмигнул Рябинину. По спине лейтенанта пробежал холодок. Он понял, чем кончится дело. Этой ночью прапорщики-контролеры и лейтенант Рябинин увидели все, что хотели увидеть. И даже больше.

С раннего утра Кот околачивался у крыльца медсанчасти. Здесь же торчали еще восемь зэков, решившие по болезни или от лени закосить от общих работ, получив справку у фельдшера Лукова. С пустыми руками сюда не приходили, потому как получить на халяву выходной — дело нереальное. Нужно подогреть лепилу, тогда и он пойдет навстречу. Кто-то сжимал за пазухой кусок сала, завернутый в газету, кто-то прятал в карманах сигареты или кулек карамели.

Уже начался завтрак, а Луков почему-то все не открывал дверь. Если не получить справку до построения, значит, выходной накрылся. Кот пришел не за справкой: со вчерашнего вечера по зоне ходили слухи, будто его приятель Колька, когда малярил в бараке, то ли специально, то ли по неосторожности вылил на Чугура ведро с эмалью. Напрочь испортил ему парадный китель и всю прочую амуницию. Кум вышел из барака, а зэки смеялись ему в спину.

Через полчаса за Колькой пришел офицер и два прапора. До утра о Шубине не было ни слуху, ни духу. Едва объявили побудку, к Коту прибежал помощник фельдшера, молодой жулик Вася Морозов. Вывел Кота на зады барака, в укромное место за кучу угля и нашептал, что под утро Шубина на носилках притащили из административного корпуса в больничку. Парень выглядит хуже лежалого жмурика, но он был в сознании, даже не бредил. Просил у дежурного фельдшера самописку и листок бумаги.

Кровать, на которую положили пацана, в дальней двухместной палате, куда обычно попадают авторитетные воры или башливые зэки. Даже эту кровать отгородили матерчатой ширмой, чтобы его никто не увидел из коридора через застекленную дверь. Якобы кум велел никого туда не пускать. Но Колька просил, чтобы пришел Кот. Говорит, что очень надо. Врача из вольнонаемных сегодня нет и не будет, а с зэком фельдшером договориться всегда можно.

Через четверть часа Огородников стоял у крыльца больнички, дожидаясь начала приема, но лепила, кажется, заснул летаргическим сном.

— Я только на минутку, — громко сказал Кот.

— Все на минутку, — отозвался кто-то, но Костян не слушал.

Он поднялся на крыльцо, дернул за ручку двери и, не дожидаясь приглашения, вошел в медсанчасть. Фельдшер Луков сидел за столом у окна и что-то писал.

— Самим не входить, позову, — не отрываясь от писанины, сказал он.

Кот плотно прикрыл дверь и остался стоять у порога. Луков поднял взгляд, положил на исписанную бумажку больничную карту и встал.

— А, это ты, — Луков шагнул к Косте и перешел на шепот, хотя в медсанчасти не было ни души, только их двое. — Чего ты приперся?

— Узнать, что с Шубой, — ответил Кот. — Морозов приходил, сказал, что Колька совсем плохой. Будто он мне какое-то письмо передал.

— Ты Морозова не слушай, — сейчас Луков жалел, что до появления Кота не успел сжечь злополучное письмо. — Мало ли чего он наболтает. Письмо… Это он только хотел написать, но не смог. Шагай отсюда. Я тебя умоляю, уходи.

— Где Колька? — Костян не двинулся с места.

— В палате твой Колька, в отдельной палате, — Луков так разволновался, что пот прошиб. — Лежит себе и болеет. У него сильная простуда после кандея. Теперь уходи.

Кот вытащил из кармана короткую проволоку, загнутую на конце. Живо вставил этот инструмент в шов рукава куртки. И выудил оттуда скатанную в тоненькую трубочку бумажку. Развернул ее и сунул в ладонь фельдшера.

Несколько секунд Луков тупо разглядывал пятидесятидолларовую банкноту. Выходит, что он должен прямо сейчас принять нелегкое решение. Отказаться от этих денег, огромной суммы по здешним понятиям, или все же рискнуть. Победила жадность. Луков метнулся к двери, повернул ключ в замке, затем нырнул под стол, отодрал от пола кусок линолеума, спрятал под него свернутую бумажку. И снова бережно уложил линолеум на место. Затем наклонился к ящику стола, вытащил и сунул в руку Коту пару исписанных листочков и фотографию Кольки. Ту самую, где он снят вместе с младшей сестрой Дашкой.

— Учти, если об этом письме узнает Чугур, — шептал Луков. — Если только узнает, то меня уложит на эту кровать в дальнем боксе. И тебя тоже.

— Дай я к нему пройду.

— Ни за что, — Луков встал на дороге. — Хочешь, забирай деньги обратно. Только все равно не пущу. Чугур сказал: если кто войдет, кишки из тебя выпущу. И на них удавлю. Он так и сделает. А Колька все равно спит сейчас. Шнифт за зуб даю, спит.

Кот шагнул к столу, вытащил из-под карты больного исписанную бумажку. Медицинская справка о смерти осужденного. Шубин Николай скончался от двухсторонней пневмонии, отягощенной… Кот бросил справку на стол, шагнул к Лукову, отступившему в угол. Сграбастал его за шкирку, сдавил медицинский халат на шее с такой силой, что физиономия лепилы посинела.

— Ты кому, тварюга, путевку выписал? — прохрипел Кот. — Кольке?

— О… О… Отпусти, — едва выдохнул Луков. — Ой…

Кот ослабил хватку и занес для удара кулак.

— Ну, говори.

— Это кум Кольку уделал, — простонал Луков. — Лично он. А мне через офицера велел быстро оформить все бумаги. И справку выписать. Ее отправят родственникам Шубина. Прямо сегодня.

— Колька жив?

— Жив, — кивнул Луков. — Полчаса, как сознание потерял. То есть пока жив.

— Что значит «пока»?

— А то значит, что с такими травмами долго не пыхтят. Ну, еще час. Ну, два… И кранты.

— Что с ним, объясни толком?

— Разрывы внутренних органов, — ответил Луков, поправляя халат. — Тебе от этого легче? Просто удивительно, как он дотянул до утра. Видно, очень хотел, чтобы это письмо дошло до сестры. Все. Теперь топай. Кум припрется с минуты на минуты или еще кто из начальства. Уходи, прошу… Меня же уроют и тебя заодно. Иди, Костя… Иначе я сам офицера крикну.

Луков, открыв дверь, вытолкал Кота за порог, повернул ключ в замке и упал на стул. Когда он подносил к сигарете огонек зажигалки, руки тряслись, будто с дикого перепоя.

Последние пару дней Дашка ночевала в доме своей бывшей школьной подруги Оксанки Захаровой. Здесь ей выделили отдельную комнату на втором этаже. Большую светлую комнату, о которой можно только мечтать. Широкая кровать с пружинным матрасом, стереосистема, новая мебель из бамбука, на полу вместо ковров разноцветные циновки из тростника. Вокруг дома два гектара земли, старые деревья, альпийские горки, есть даже настоящий родник.