Джей Бонансинга - Игра киллера

И сделал пару снимков.

Закончив, он сунул фотографии в нагрудный карман и швырнул камеру через окно на пассажирское сиденье. Потом влез в машину сам, завел ее и быстро задним ходом отъехал от ожившего ада. Свет был повсюду, в ушах стоял грохот товарного поезда, и Эндрюс, не теряя ни секунды, врубил передачу и погнал, ПОГНАЛ к чертовой матери отсюда.

Узкая дорога вилась между кипарисами. Эндрюс первый крутой поворот взял на скорости тридцать миль в час, чуть не потеряв управление и не влетев в болото. Он завертел рулем, возвращая колеса на асфальт, и взревел двигателем вдоль окраины города, в черноту. Но, когда церковь уже скрылась позади, он не смог удержаться, чтобы не кинуть в зеркало заднего вида последний взгляд на пульсирующий свет. Огонь бушевал свирепо, широко, и не было сомнений, что он поглотит все в радиусе ста футов, в том числе погибших спецназовцев, солдат Мариона и даже Слаггера.

Эндрюс будет последним, кто видел Слаггера живым, и к такой ответственности он собирался отнестись серьезно. Он станет неофициальным биографом Слаггера, да, именно так. Эндрюс будет архивистом подполья, хранителем традиции. Адвокат улыбнулся при этой последней мысли, несмотря на дрожь, на колотящееся в груди сердце, на пересохшую глотку. И, сделав последний крутой поворот в тень болотистой равнины, Эндрюс кивнул сам себе.

Может быть, он напишет книгу.

Зверь встал на дыбы и ударил в небо, рыча, выплевывая яркие, как магний, языки пламени, и даже совсем далеко, в Джелибеле и Порт-Херроде был виден этот свет. Как будто теперь церковь горела на чистой памяти, памяти о крови и плоти и свечном воске, вырвавшейся из-под контроля памяти, и горе с любовью смешались в адском спектакле, и вскоре фундамент стал проседать, и грохот падающих бревен был как симфония орущих на пределе сил голосов, возвещающих Апокалипсис.

У подножия этого ада, возле двери, возникла, как феникс, одинокая фигура.

Она стояла на дрожащих ногах, и единственный образ заполнял ее горячечный мозг: любимый день-рожденный подарок давних лет – набор матрешек. Они лежали в красивой коробке зеленовато-голубого шелка, обвязанной лентой из розовых сердечек, и сами матрешки были раскрашенными вручную фарфоровыми фигурками – младенцами в шелковых пеленках и с шапкой длинных блондинистых волос. Всего их было шесть, и каждая разнималась посередине, и фигурка поменьше плотно входила внутрь. Эти матрешки касались чего-то тайного, скрытого в сердце феникса. Желания быть частью целого, быть защищенной.

Покрытая потом и копотью, судорожно дрожа у колонны, ощущая на лице дыхание печи, Мэйзи не могла выбросить из головы воспоминания об этих куклах. Только секунду назад она вложила сама себя в тело мертвеца. Она привязала собственные пальцы к его мертвым фалангам, как к болвану чревовещателя, и держала его вертикально столько, чтобы успеть навести мушку на ветровое стекло адвоката и выстрелить. Она сама стала вкладывающейся куклой, и одновременно кукольником, и когда она дала упасть огромному телу, иллюзия сработала как гипноз. Звук упавшего на пол портала тела Мариона был похож на стук упавшей бычьей туши о цемент.

Треск падающих бревен внутри церкви выдернул Мэйзи из транса.

Закрыв лицо руками от искр, она сделала глубокий вдох. Жар был почти невыносим, легкие вскипали от раскаленного воздуха, и Мэйзи решила, что пора убираться к чертовой матери. Она повернулась, перепрыгнула через тело – искры впились в каблуки – и побежала вниз через ступеньку.

Стоянка перед церковью была пуста, но вдали, среди деревьев, мигали огни пожарных машин, со всех сторон выли сирены патрульных, и скоро здесь будут кишмя кишеть полицейские. Мэйзи бросилась через стоянку, легкие ее горели, ноги окаменели и ныли после напряжения в церкви, ныли синяки на спине там, где упала закрывшая их доска. Рюкзак хлопал по спине, но это ее больше не волновало. Она была профессионалом, и она знала, какие инструменты и материалы нужны для подобной работы.

Она подбежала к Джо как раз, когда он садился, стараясь стереть с лица грим и ворча:

– Эта чертова штука хуже липкой бумаги для мух.

– Я тебе говорила, что она быстро высыхает, – сказала Мэйзи, опускаясь на колени рядом с ним и осматривая его лицо в поисках настоящих повреждений. С юга приближался вой сирен, ревели двигатели.

– Я малость боялся, что эта штука засохнет у меня на ладони раньше, чем я налеплю ее на лицо.

– Ты отлично сработал, Джо, – сказала она, проводя рукой по ключицам в поисках осколков стекла или реальных ран. Нашла только следы сажи – и, разумеется, пятна крови Мариона. Слава Богу, Мэйзи училась сценическому гриму в те времена, когда была слишком бедна, чтобы купить настоящий товар. И она изучала свое ремесло на самодельных средствах и так освоила химию грима, что могла бы написать учебник.

Сегодня она сумела сымпровизировать с материалами, кипевшими в пламени церкви. За основу она взяла расплавленный свечной воск. Смешав его с опилками, придала ему шероховатый вид, какой следует иметь входному отверстию раны. Сделала из него тонкую нашлепку, привязанную к пакету с кровью Мариона, который Мэйзи сложила из оторванного кармана собственных джинсов. Весь фокус был – составить этот план в последнюю минуту, скорчившись в огненном туннеле и глядя, как Джо перестреливается с Марионом. Может быть, ее на эту мысль навело зрелище Мариона, получившего последние три пули в грудь и упавшего, как ствол дерева, рухнувшего на пол в сполохе искр. Скорее же ее вдохновила любовь к Джо, внезапное осознание, что ему никогда не ускользнуть от собственной жизни, что вечно будет идти на него охота. И его собственная смерть – единственный ответ.

– А знаешь что, дорогой? – неожиданно спросила Мэйзи, глянув через плечо на огонь. Пламя расползалось по земле, занимались валежины и старые пни, вспыхивали снопы искр, издали мелькали на деревьях мигалки полиции. Надо уносить ноги.

– Знаю, знаю. Ладно, поехали.

Джо заставил себя подняться, и внезапная гримаса свела его лицо. Он выдохся начисто.

– Сюда.

Мэйзи взяла его за руку и повела за собой.

– А ты ведь чуть не попала, верно?

Джо выдавил из себя улыбку, несмотря на боль в подкашивающихся ногах.

– То есть?

– На волосок промахнулась.

– Я знала, что делаю.

– Ты мне череп могла разнести.

– Но ведь не разнесла.

– Что ж, твоя правда, – согласился Джо и обнял ее за талию.

Они молча спустились к болоту.

Когда наконец темнота поглотила их и завеса кипарисов и подлеска скрыла хаос у церкви, Мэйзи почувствовала себя странно преображенной. Они, разумеется, двигались медленно, ноги засасывала грязь, раны тянули к земле, но они были свободны, свободны, пара идущих мертвецов, и они скоро выйдут на хайвей, и как-нибудь выберутся из страны, и спасутся. И, осознав это, Мэйзи снова ощутила то же чувство, странное, парящее чувство, чувство полета, и она посмотрела на Джо и увидела его глаза, огонек узнавания в них, и знала, что он чувствует то же самое. Они достигли невозможного.