Мартин Смит - Роза

Мужчинам в магазинчике предлагались «Панч», «Проблемы угледобычи» и «Шахтерский адвокат», женщинам — «Помогите себе сами», «Полезные советы по хозяйству» и «Английское женское обозрение». Были и местные издания типа «Ланкаширские католики: упрямые души», самому же широкому читателю предназначались приключенческие повести о ковбоях Дикого Запада. Под стеклами витрин лежали, дожидаясь покупателей, почтовая бумага, канцелярские принадлежности, авторучки, стальные перья, тушь, чернильные подушечки для печатей. Деревянный барьер отделял торговую часть помещения от той, где за письменным столом сидел и что-то энергично писал редактор с зеленым козырьком над глазами. Стены вокруг него были обвешаны фотографиями сошедших с рельсов паровозов, разрушенных домов и массовых похорон.

Блэар обратил внимание Левереттз на напечатанное в газете расписание поездов:

— Вам не случалось над этим задумываться? Железнодорожные расписания — самая верная информация, какая есть в современной жизни. И тем не менее на одной странице с расписанием помещена заметка о том, что в минувшую субботу жертвами несчастных случаев на местных железных дорогах стали пять человек. Это что, новая разновидность казней — строго по расписанию?

— По субботам рабочие вечером напиваются и возвращаются потом домой по путям, чтобы не сбиться с дороги.

— Посмотрите-ка, пароходство сулит женщинам, согласившимся поехать работать домашней прислугой в Австралию, бесплатный проезд туда. В какой еще стране стали бы соблазнять человека возможностью уехать в пустыню на другом конце света?

— А в-вы не любите Англию. — Это открытие вызвало у Леверетта такую душевную боль, что он даже стал заикаться.

— Леверетт, оставьте меня. Идите, пересчитайте епископских овец, расставьте капканы, займитесь чем угодно, но оставьте меня одного.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил редактор. Говорил он с заметным ланкаширским акцентом, сильно растягивая «о» и почти проглатывая «г».

Блэар толкнул дверцу в барьере, зашел внутрь и принялся внимательно разглядывать вывешенные на стенах снимки. Всегда полезно посмотреть, что газ и пар способны сделать с металлом и кирпичом. На одной из фотографий был снят дом, фасад которого полностью снесло взрывом, и взгляду открывались накрытый к чаю стол и стоящие вокруг него стулья — как будто сняли стенку с кукольного домика. На другой фотографу удалось заснять паровоз, залетевший на крышу пивоваренного завода — как если бы это была ракета, а не локомотив. Под следующими двумя снимками была общая подпись: «Несчастные жертвы взрыва на шахте Хэнни». Первый показывал двор шахты. Камера резко выхватила лежавшие на земле трупы, а фигуры стоявших вокруг людей были, наоборот, бледными и размытыми. На втором видна была длинная цепочка катафалков, запряженных покрытыми черными попонами лошадьми.

— У шахтеров принято, чтобы похороны были торжественными, — проговорил редактор. — А об этих похоронах писали даже в «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Пока что это самая крупная в этом году катастрофа. К ней колоссальный интерес. Да вы, наверное, и сами о ней читали.

— Нет, — ответил Блэар.

— Как это? О ней все читали.

— А у вас не сохранилось номера за тот день?

Мужчина выдвинул объемистый ящик, на поперечных планках которого висели газеты:

— Вот, здесь почти дословный отчет о проведенном тогда расследовании. Если вам нужно что-то большее, то придется ждать итогового доклада Шахтной инспекции. Почему-то ваше лицо кажется мне знакомым.

Блэар бегло перелистал газеты. Сам взрыв на шахте Хэнни его нисколько не интересовал, но в тех же выпусках, где описывались катастрофы, спасательные работы и последующее расследование, могли оказаться и сообщения, как-то связанные с Джоном Мэйпоулом: ведь все эти газеты вышли уже после его исчезновения.

И действительно, в номере за 10 марта, например, было напечатано: «Несмотря на отсутствие преподобного Мэйпоула, заседание попечителей „Дома одиноких женщин, падших впервые“ все же состоится. Полагают, что преподобному Мэйпоулу пришлось внезапно уехать по срочным семейным делам».

В газете за 7 февраля говорилось: «Преподобный Чабб отслужил заупокойную по душам прихожан, трагически погибших в результате взрыва на шахте Хэнни. Теперь их души уже с Богом. Он также обратился к собравшимся в церкви с призывом молиться за жизнь викария церкви, преподобного Мэйпоула, о котором ничего не известно на протяжении вот уже двух недель».

И в выпуске за 23 февраля: «Церковь Всех Святых: 21 — Церковь Святой Елены: 6. Добытую двумя проходами Уильяма Джейксона победу посвятили преподобному Джону Мэйпоулу».

Все остальные материалы в газетах посвящались катастрофе. Одна из иллюстраций — выгравированный рисунок — изображала спасателей, собравшихся у подножия шахтного копра, на вершине которого была прикреплена как украшение ланкастерская роза [15].

— Можно мне это купить?

— Да, конечно. Мы делали тогда специальные выпуски.

— Я заплачу за джентльмена, — проговорил Леверетт.

— И еще, пожалуйста, блокнот, красные и черные чернила и самую хорошую местную карту, какая у вас есть, — добавил Блэар.

— Издание Картографического управления подойдет?

— Отлично.

Редактор заворачивал покупки, не сводя глаз с Блэара.

— Взрыв на шахте Хэнни стал тогда главной новостью. Благодаря таким вот событиям Уиган и помечают на картах.

Уже направляясь к выходу, Блэар заметил среди выставленных для продажи книг одну, озаглавленную «Ниггер Блэар»; на обложке был изображен он сам, стреляющий в гориллу. Правда, усов у него никогда в жизни не было и ни одной живой гориллы видеть ему не приходилось. Но его фетровая шляпа с мягкими и широкими, опущенными вниз полями была нарисована верно.

Незнакомую местность лучше всего рассматривать с какой-либо высокой точки. Блэар залез на колокольню приходской церкви и через откидной люк выбрался на самую верхнюю, открытую площадку, спугнув при этом сидевших на карнизах и лепных украшениях голубей. Вслед за ним с трудом выбрался и Леверетт, едва протиснув через люк долговязое тело и попутно набрав на свой баулер грязь и перья. Хотя день уже близился к середине, небо оставалось маслянисто-серым, как в сумерки. Стоило только Блэару развернуть карту, как она на глазах начала покрываться мелкими частичками грязи и копоти.

Блэар любил карты. Ему доставляли удовольствие сами слова «широта», «долгота», «высота». Нравилось ощущать, что при помощи всего лишь секстанта и любых приличных часов он может измерить угол солнца над горизонтом и тем самым определить свое местонахождение в любой точке земного шара, а потом, пользуясь одним только транспортиром, нанести свое положение на карту, причем с такой точностью, что любой другой человек, воспользовавшись его картой, сумеет воспроизвести проделанный им путь и прийти в ту же самую точку, не отклонившись от нее ни на дюйм расстояния, ни на секунду широты или долготы. Блэар любил топографию, любил изгибы и складки местности, переходы отмелей в горы, а гор — в цепи островов. Ему нравились непостоянство планеты, ее способность к переменам: где-то непрерывно размывало берега, где-то на совершенно ровном месте вдруг начинали извергаться вулканы, реки меняли свои русла. Безусловно, карта не более чем слепок какого-то одного мгновения во всем этом непрерывном движении, но в этом своем качестве она была подлинным произведением искусства.