Мартин Смит - Роза

— Он был истинный фанатик, — ответил Хэнни. — Хуже любого методиста.

— Ну так почему не предположить, что он мог отправиться проповедовать и под землю? Вернувшись из шахты, я в который раз перечитал, что писали тогда газеты. Двенадцать погибших были из числа рабочих, нанимаемых на один день. Еще десять тел очень сильно обгорели. Возможно, среди них был и Мэйпоул, но без эксгумации тел установить это невозможно.

— Блэар! Люди в Уигане не ждут от жизни ничего, кроме достойных похорон. Шахтеры экономят на всем, лишь бы, когда они умрут, их повезли на приличном катафалке, запряженном черными лошадьми под черными попонами. А вы хотите, чтобы епископ занялся откапыванием тех, кто совсем недавно ушел в мир иной?!

— Если Мэйпоул действительно лежит в одной из этих могил, то чем скорее мы откопаем его, тем лучше.

— Чудесная перспектива! Последний бунт случился в Уигане двадцать лет назад. Шахтеры тогда разграбили весь город, а полицейские укрылись в местной тюрьме, заперлись там и сидели, пока не подоспели отряды ополчения. И все это, замечу вам, случилось из-за такой чепухи, как размер зарплаты, а вовсе не по причине осквернения могил.

— А может быть…

— Может быть, что?

— Может быть, Мэйпоул просто удрал и сейчас с удовольствием транжирит ваш Библейский фонд где-нибудь в Нью-Йорке или в Новом Южном Уэльсе. В таком случае я его никогда не отыщу. Но сейчас вы по крайней мере одно знаете точно: в вашей шахте его нет. Именно это, насколько я понимаю, вы и хотели выяснить. Вам не хотелось снова начинать расследование взрыва на шахте, но тем более не хотелось, чтобы кто-нибудь наткнулся под землей на труп викария. Вот вы и нацелили меня на то, чтобы я выяснил, там он или нет, и добились этого весьма просто — приказали бедняге Леверетту утаить от меня информацию, на которую я наверняка легко выйду сам. Были уверены: стоит только мне узнать, что в тот же день был взрыв и погибли семьдесят шесть человек, я сам приду к нужным вам умозаключениям.

Хэнни внимательно слушал, лицо его ничего не выражало. «Нет, — подумал Блэар, — на наместника он сейчас не похож, на епископа тем более». Хэнни выглядел гораздо сильнее и влиятельнее любого епископа или наместника — как собственник, настоящий собственник в своих владениях. Услыхав едва различимый глухой звук, Хэнни глянул вниз, на лежавшую перед ним газету: туда упала и растеклась капелька воды. Хэнни перевел взгляд на окна: стекла были матовыми от осевшей на них влаги.

— Очень влажно. Быть может, и правда завести тут летучих мышей?

— Или тапира, он бы рыхлил цветочные горшки, — предложил Блэар.

— Да. Согласись вы остаться, нам могло бы тут быть очень нескучно. У вас нет желания задержаться в Уигане, выяснить историю своей семьи?

— Ну уж нет, спасибо.

— Насколько я помню из наших разговоров у костра, отца своего вы не знали, а мать умерла, когда вы были еще ребенком. Блэар — это ведь не здешняя фамилия, в Уигане таких нет, верно?

— Одного американца. Он меня вырастил, вот я и взял его имя. А какая фамилия была у матери, понятия не имею.

— Что делает ваш случай особенно интересным. Вы ничего не знаете о себе и своем происхождении. В этом смысле вы — чистая доска. Мне иногда кажется, что именно по этой причине вы так одержимы картографией: вас постоянно тянет хотя бы знать, где вы находитесь. Возможно, результаты проделанных вами пока что изысканий интересны вам самому, но каково бедной Шарлотте? Ей потребуются доказательства, а не одни только ваши умозаключения.

— Я сделал все, что может сделать горный инженер. И теперь хочу, чтобы мне заплатили и чтобы я мог вернуться в Африку. Мы ведь так с вами договаривались.

— Мы договаривались, Блэар, что вы проведете тщательный розыск, и не только под землей, но и на поверхности. На мой взгляд, начали вы исключительно удачно. Было бы совсем хорошо, если бы вам еще удалось найти что-то определенное.

— Вы согласны вскрыть могилы?

— Упаси Боже, нет конечно! Я не гробокопатель и не вурдалак. Продолжайте расследование. Потихоньку, без шума. Утешьте Шарлотту. Поговорите с Чаббом. Когда я сочту вашу работу законченной, я дам вам знать.

Выходя от епископа, Блэар снова обратил внимание на яркий ковер фиалок. На этот раз он разглядел, что даже стволы берез были черны от угольной копоти. Черными, как шахтеры, были и сидевшие на коре мотыльки.

Из имения «Хэнни-холл» Блэар направился прямо в Уиган, на улочку возле Скольз-бридж, в дом, где жил прежде Джон Мэйпоул. В Сьерра-Леоне он знавал многих торговцев-португальцев — нет на свете худших людей, чем эти торговцы, — у которых на домашних и кабинетных алтарях стояли гипсовые фигурки святых. Эти люди торговали спиртным, оружием, иногда подторговывали рабами, однако полагали себя сродни святым, которые, как известно, прежде чем прозреть, зачастую сами вели весьма неправедный, аморальный, коррумпированный образ жизни. В конце концов, среди святых тоже встречались бывшие убийцы, проститутки, рабы и рабовладельцы. Гипсовые статуэтки служили напоминанием, что никто не совершенен, но никого и нельзя считать заведомо и безнадежно неисправимым.

Портрет Христа, однако, не фигурка, а совсем иное дело. И правда, кто бы осмелился претендовать на то, чтобы сравниться в чем-либо с самим Христом? Однако же Мэйпоул ежедневно вставал с постели под неотрывным и строгим взором портрета Сына Божия. За изображенным на картине окном Мэйпоул ежедневно видел не пейзажи Уигана, а оливковые ветви и шипы терновника; древесные стружки, рассыпанные на портрете вокруг ног Спасителя, были выписаны с тщательностью и достоверностью, способными оставить позади любую фотографию. Сам Спаситель походил не столько на еврея-плотника, сколько на голубоглазого, живущего вечно впроголодь лондонского клерка; его строгий и пристальный взгляд, однако, заполнял комнату Мэйпоула ожиданиями чего-то невозможно чистого, прозрачного, ясного.

Блэар заново осмотрел комнату, сделав это в той же последовательности, как и в предыдущий раз, при Леверетте. Шкаф, в котором висели два костюма. Плита, комод, умывальник. Библия и книги. Нехитрое имущество правоверного викария. На этот раз, однако, Блэар осматривал комнату с убийственной решимостью. Ничто не могло укрепить его в собственном цинизме сильнее, чем только что состоявшийся визит к епископу.

Начиная расследование, Блэар молчаливо согласился с тем, что Мэйпрул обладал кристально чистой репутацией. Но в реальной жизни таких людей попросту не существует: у каждого есть какие-то свои тайны. Святой Франциск наверняка время от времени позволял себе скушать воробышка. И святой Иеремия, когда сидел отшельником в своей пещере, тоже, вероятнее всего, убивал время при помощи каких-нибудь собственных пороков или слабостей.