Стивен Фрей - Афера

— Судя по вашему тону, мы такую форму не заполняли.

— Нет.

— Но ведь соответствующие службы рано или поздно это обнаружат, не так ли?

— Так, уж поверьте мне на слово. Я сорок лет подобными делами занимаюсь. По меньшей мере двадцать наших дочерних предприятий покупают акции в десяти различных странах. И если исключить какую-либо внутреннюю утечку информации, обнаружить это невозможно. Между тем о происходящем знаем только мы семеро. И если уж не доверять друг другу, то кому же и верить?

— Ну и как ведет себя биржа с тех пор, как мы влезли в это дело?

— Первоначальная цена полгода назад составляла двадцать четыре доллара за акцию. Пятничные торги остановились на отметке двадцать пять долларов восемьдесят центов. Прирост, таким образом, составляет около пяти процентов. А индекс Доу Джонса за то же время составил чуть более четырех. Разница, как видите, невелика. Дело в том, что наши брокеры поддерживают рабочее состояние — смотрят, как покупают другие заказчики, никак с нами не связанные. Короче, мы покупаем только в тех случаях, когда покупают и остальные. Таким образом, наша биржевая активность ни у кого не должна вызвать подозрений. Она и не вызывает.

— Откуда вы знаете?

— Нью-йоркская фондовая биржа имеет своих сторожевых псов — так называемую акционерную вахту, сформированную для того, чтобы отслеживать любые необычные сделки. У нас там есть свой человек, и он сообщает, что наши акции ничьего внимания не привлекают.

— Но ведь этот человек не знает, что они наши? Так? — Резерфорд задал вопрос, естественный для разведчика.

— Точно. Он просто сообщает нам, какие акции попали под увеличительное стекло. А что именно нас интересует, он и понятия не имеет.

— И сколько же мы на данный момент потратили на покупку акций?

— Примерно миллиард.

— Ничего себе! Я и не предполагал, что у нас столько денег.

— И тем не менее. Вообще-то у нас есть еще миллиард, но он будет использован, как часть собственного капитала для покупки контрольного пакета, когда мы официально объявим торги.

— Так что же, больше акций не покупаем?

— Разве что самую малость.

— А какую цену назначим на тендер?

— В точности пока трудно сказать. Скорее всего где-то порядка семидесяти пяти долларов за акцию.

— Получается, на каждой акции мы заработаем около пятидесяти долларов?

— Выходит, так. А всего около двух миллиардов. И еще — вернем тот миллиард, потраченный на покупку акций. Только имейте в виду, что из двухмиллиардной выручки надо вычесть миллиард, который пойдет на покупку контрольного пакета.

— И все равно на выходе у нас три миллиарда, на миллиард больше, чем вначале.

— Да, Билл, только выгодная сделка — не главная наша цель.

— Это я понимаю. И все же неплохо иметь такой побочный эффект. К тому же нам понадобится немало денег, чтобы расплатиться с ребятами, когда все будет сделано.

Уинтроп сложил руки на коленях и посмотрел в окно.

— Надеюсь, сегодня все пройдет нормально.

— Конечно. Феникс Грей еще никогда не подводил меня. — У Резерфорда невольно дернулась правая нога, и хоть движение было почти незаметно, от Уинтропа оно не укрылось.

— Как там с Фэлконом? — осведомился Резерфорд. О сегодняшнем деле ему говорить явно не хотелось.

— А что с Фэлконом? — Уинтроп перехватил холодный, немигающий взгляд Резерфорда.

— Он уже поступил на службу в Южный Национальный?

— Пока нет. Все в свое время.

— А откуда вам знать, примет ли он предложение ЮН?

— Оттуда. — В голосе Уинтропа зазвучали металлические нотки. — Фэлкон будет играть на нашей стороне, хотя сам об этом и не узнает.

Резерфорд колебался, прежде чем задал очередной вопрос. Вообще-то это было ему несвойственно, он никогда не испытывал сомнений, задавая вопросы даже директору ЦРУ. Но и то сказать, директор Уинтропу не ровня. Ему вообще очень мало кто ровня. Резерфорд осторожно спросил:

— У вас с Фэлконом ничего личного нет?

Уинтроп внимательно посмотрел на него:

— Отнюдь. С чего это вы вдруг?

Резерфорд побарабанил пальцем по большому переднему зубу.

— Когда у нас очередное заседание? — Он не хотел углубляться в вопрос — да и в ответ тоже. Достаточно того, что Уинтроп теперь знает, что он, Резерфорд, думает по этому поводу.

— Через три недели. Это будет предпоследнее заседание перед запуском проекта «Плеяда».

Анвар Али прислонился к кирпичной стене и глубоко затянулся «Кэмелом». Убивать — самая простая профессия на земле, надо только знать, что делаешь. Али медленно выпустил струю дыма в морозный ночной воздух. Ключ к профессии — не трогать заметных людей. Элементарное правило. Международные киллеры, убивающие политиков, судей, всяких грязных олигархов, — просто сумасшедшие. Конечно, они зарабатывают на каждом заказе миллионы, но, с другой стороны, против них — первоклассные агенты, преследующие этих киллеров до конца жизни, располагающие новейшими технологиями и видами оружия и, что еще хуже, имеющие возможность использовать это оружие и эти технологии, ни у кого и ничего не спрашивая. Али быстро перебрал в уме — МОССАД, ЦРУ, то, что осталось от КГБ, наконец, Интерпол. Убийцы на службе у государства, любящие свою работу. Опасное сочетание.

Али предпочитал устранять всяческую шушеру. Потому и гонялись за ним не первоклассные службы с их самоновейшим оборудованием, а местные власти, которые и труп-то, бывает, найдут спустя не одну неделю после убийства. К тому времени он давно похолодеет и следы сотрутся. Клиентура Али — мелкие гангстеры, владельцы небольшого дела, ревнивые любовники. Вращаясь в такой компании, получаешь меньше своих коллег, работающих наверху, — гораздо меньше, по правде говоря. Обычно не больше двадцати тысяч долларов за заказ. Тем не менее у Али есть большой, полностью выкупленный дом в Кармеле и очень приличный банковский счет. Он убивает людей девятнадцать лет и за все это время только один раз оказался в серьезной опасности.

Нынешний заказ привел его в Темпренс, Мичиган, на самой границе с Толедо, штат Огайо. Али торчал здесь с воскресенья, и местечко это опостылело ему. Ранней весной здесь сыро и холодно, так что не удивительно, что он простудился. Но хуже всего, что здесь ужасающе скучно. Проститутки уродливы и вульгарны, игорных домов нет вообще. По крайней мере, он таковых не обнаружил.

Дрожа на ночном холоде, Али поплотнее запахнул пуховик. Так хотелось вернуться в калифорнийское тепло, в родное стойло с проститутками. Как славно спать каждую ночь с новой женщиной. Моногамия не для мужчин, и Али не собирался менять заведенный порядок.

Али в последний раз затянулся, выплюнул окурок на мостовую, отфутболил его в сторону и при свете огней, круглосуточно освещавших химчистку в северном конце узкого торгового ряда, сверился с часами. Второй час ночи. Мишень опаздывает.