Стивен Фрей - Афера

Резерфорд прищурился. Похоже, этот малый все продумал.

— Итак, ваше предложение?

У Фэлкона пересохло в горле. Он откашлялся.

— Прежде всего мне надо десять миллионов долларов. Вы сделали на «Пенн-мар» миллиард, никелем можно и пожертвовать. Далее, я хочу, чтобы вы купили на мое имя ферму в Вермонте. Конечно, с десятью миллионами я и сам мог бы раскошелиться, но будем считать, что с вашей стороны это жест щедрости. Я всегда мечтал жить в Вермонте. К тому же, если со мной что-то случится, власти получат еще одну ниточку. В-третьих, желательно, чтобы вы сделали что-нибудь с переводом денег на мой счет, который позволяет заподозрить, будто я каким-то образом воспользовался конфиденциальной информацией. Наконец, в-четвертых, пусть власти не вспоминают мое имя в связи с гибелью охранника. Кстати, хотя скорее всего это вам безразлично, я не убивал его. Это был несчастный случай.

— Мне надо посоветоваться с остальными, — сказал Резерфорд.

— Знаете что, не вешайте мне лапшу на уши. Остальные вас послушают. Вы сами способны сделать то, что я говорю, и сделаете это. Ведь это вы дергаете за ниточки.

— Нет, это я дергаю за ниточки. — Из тени неторопливо выплыл Грэнвилл Уинтроп.

Фэлкона передернуло.

Уинтроп, все так же медленно, надвигался на него, пока наконец не остановился буквально в шаге.

— Давно бы следовало прикончить вас.

Фэлкон быстро взял себя в руки.

— Так вы же пытались. Вы подослали ко мне профессионального убийцу, только ничего у него не получилось. — Фэлкон криво усмехнулся. — Неужели вы так ничего и не поняли, Грэнвилл? Вам со мной не справиться. Вы пытались убить меня. Пытались повесить на меня незаконное использование конфиденциальной информации. Сделали так, чтобы на Уолл-стрит и в сторону мою не смотрели. И это ведь вы, скорее всего, запустили вирус в ту мою компьютерную программу. Ну, Уинтроп, признавайтесь, вы? — Тот молча кивнул. — Ну, и что из всего этого получилось? Я по-прежнему на плаву. — Фэлкон говорил холодно и невозмутимо. — А вот вы вместе со своими приятелями, у которых голубая кровь по жилам бежит, в бочке с дерьмом. И это очень большая бочка. При желании я мог бы упечь вас за решетку на всю жизнь. При желании, Уинтроп. На самом деле это я все держу в своих руках. Что, не нравится, Грэнвилл? Но надо примириться. Потому что ничего вы с этим поделать не в силах.

Уинтроп отступил, как от удара. Несколько мгновений он смотрел на Фэлкона, не сводя с него горящих глаз, затем сунул руку во внутренний карман своего длинного плаща, вытащил «магнум» сорок четвертого калибра и направил его в грудь Фэлкону.

— Грэнвилл! — взревел Резерфорд, — а ну-ка уберите эту игрушку!

Уинтроп не обратил на него ни малейшего внимания.

— Знаете что, Эндрю, мне всегда хотелось убить человека. И всадив вам в грудь хорошую пулю, я, пожалуй, удовлетворил бы это давнее желание.

Фэлкон посмотрел Уинтропу в глаза. Ему уже приходилось видеть такой взгляд — у Рида Бернстайна. Уинтропу действительно не терпелось потянуть за спусковой крючок. В отличие от охранника из Толедо, он и впрямь был одержим жаждой убийства.

— Смотрите, Грэнвилл, стоит вам потянуть за курок, и всему конец, — прошептал Резерфорд. — Всему. Вы всегда говорили, что цените мою преданность делу. Мое хладнокровие. Так вот, убивать Фэлкона неразумно. Он с того света нас достанет. Неужели вы не понимаете, он ни за что не приехал бы в Бостон, если бы не был уверен, что справится с нами. Это Фэлкон устроил эту встречу. Он сам позволил нам найти и взять себя.

Пистолет задрожал в руке Уинтропа. Он поднял его и слегка отвернул голову.

Фэлкон не отрываясь следил за дулом пистолета и глазами старика. То, что он в них увидел, ему не понравилось.

Внезапно Уинтроп спустил курок. Пуля вонзилась в стену прямо над головой Фэлкона и с визгом отлетела в сторону.

Фэлкон упал на пол и инстинктивно прикрыл голову. Резерфорд бросился на Уинтропа, сбил его одним ударом на пол и отобрал пистолет.

— Да дайте же мне встать, Резерфорд, — прорычал Уинтроп. — И не бойтесь, я не пытался его убить. Иначе он был бы мертв.

— Вы всех нас здесь могли бы перестрелять, идиот вы эдакий! — воскликнул Резерфорд.

Все трое поднялись на ноги. Фэлкон и Уинтроп прожигали друг друга взглядами, и ненависть, полыхавшая в них, удивила обоих.

— Вы выполните мои требования, — ледяным тоном заявил Фэлкон.

— Откуда такая уверенность? — прошипел Уинтроп.

— А разве вы не слышали, что сказал Резерфорд? Он прав, это я организовал нашу нынешнюю встречу. Я сам позволил взять себя. К тому же вы едва ли согласитесь взорвать все ради удовольствия видеть меня мертвым. Кто я? Всего лишь пешка в вашей грандиозной игре. Короче — жизнь за жизнь, я — вам, вы — мне.

— Ну я-то вам обеспечиваю совсем недурную как будто жизнь, не правда ли?

— Мое молчание стоит десяти миллионов долларов.

— Вы забываете, мистер Фэлкон, — перебил его Резерфорд. — Вы у меня в руках. А знаете ли, я большую и лучшую часть жизни извлекал из людей признания. Вот именно, извлекал — это мой рабочий термин. Видите ли, мне известно, какую боль — и сколько времени — человек может выдержать, а сколько не может. — Он помахал сорок четвертым. — И я мог бы безо всякого труда выведать адрес этого вашего банковского сейфа.

— Неужели и впрямь рискнете? Повторяю, если сегодня друзья не услышат моего голоса до одиннадцати вчера, завтра в девять утра они будут на месте, где их поджидает весьма любопытная информация. До того времени я продержусь. — Фэлкон снова вздрогнул. Здесь было холодно.

Резерфорд остановил на Фэлконе оценивающий взгляд.

— Да, наверное, продержитесь.

— Так мы договорились?

Резерфорд, постояв молча, перевел взгляд на Уинтропа. Тот, хотя и не сразу, слегка кивнул.

— В принципе — да, — негромко проговорил Уинтроп. А что ему оставалось делать?

Он повернулся и двинулся к выходу.

— Да, еще одно. Еще одно условие моего молчания.

— Ну что там еще? — Уинтроп остановился и обернулся.

— Я хочу войти в «Семерку».

Уинтроп и Резерфорд недоверчиво посмотрели на Фэлкона.

— Сейчас я докажу вам, что вы ничего не потеряете, приняв меня в свои ряды, напротив — выиграете. Борман считается погибшим, так? Якобы сгорел в машине?

— Ну да, упокой Господь его душу.

— И произошло это в пятницу?

— Именно.

— Почему же в таком случае колокол на церкви в Гарварде не прозвонил в тот день без семи двенадцать семь раз? И почему не выгравировано имя Уоллеса Бормана на мемориальной доске? Ведь по правилам, в случае смерти одного из членов «Семерки», его имя появляется на доске не позднее сорока восьми часов после кончины. А тут — я сам проверял — нет. И это не случайно. Борман жив.