Сергей Гайдуков - Мастер тату

Львов выбрался из-за стола, пожал пахнущую формалином ладонь медэксперта и поехал рыться в бумажках.

Кирилл сломался примерно на шестой минуте. Первые пять он пытался убедить Рукавишникова, что они должны немедленно обсудить некоторые важные вопросы, связанные с Тиграном Тевосяном. Кирилл старался говорить спокойно и рассудительно, он пытался подбирать правильные слова – в ответ из-за двери раздавался тонкий взвинченный голос:

– Я не собираюсь с вами разговаривать! Я вызову милицию!

– Да я сам милиция, чудак-человек, – убеждал его Кирилл. – Хочешь, удостоверение покажу?

– С ментами мне тоже не о чем разговаривать! – вопил Рукавишников. – Оставьте все меня в покое!

Где-то примерно в этот момент истекла пятая минута, и Кирилл взбесился:

– В покое?! Я тебе сейчас покажу покой! Сейчас ты у меня узнаешь покой, урод! Сейчас ты узнаешь – что такое покой, когда кругом людей режут как цыплят! Сейчас!

Лика поспешно отступила в сторону и прижалась к стене, настороженно наблюдая за Кириллом, который не на шутку собирался показать Рукавишникову "покой". Сам Кирилл потом так и не вспомнил всего, что он сделал за эти бешеные минуты, бешеные не только по быстроте истекающего времени, но и по характеру действий Кирилла. Кажется, он швырял камни в окна мастерской Рукавишникова, выбирая при этом экземпляры поменьше, чтобы они могли пролетать между прутьями решеток. Еще Кирилл оборвал телефонный провод, тянувшийся над входной дверью мастерской. И наделал еще много всяких пакостей, от которых Рукавишников внутри завопил еще громче.

Кирилл помнил лишь миг, когда он стоял возле двери в мастерскую и смотрел на пистолет в своей руке. Звук выстрела оглушил его и Лику, которая испуганно прижала ладони к ушам.

– Подонки! – плачущим фальцетом простонал из-за двери Рукавишников. – Что же вы за люди, а? Почему бы вам просто не уйти?!

– Я просто так отсюда не уйду, – медленно и значимо проговорил Кирилл, держа перед глазами образ мертвого Нестеренко. – Я уже достаточно уходил. Или открывай, или...

– У меня ведь тоже есть ружье! – выкрикнул невидимый ученик Тевосяна. – Просто так вы меня не возьмете!

– Если ты виноват в гибели людей, то тебе и сто ружей не поможет, – мрачно объявил Кирилл.

– Каких людей?

Кирилл стал называть фамилии – это стало уже привычным для него делом. После фамилии Нестеренко дверь неожиданно открылась, и Кирилл увидел ружейный ствол.

– Заходите, – сказал бледный как смерть Рукавишников. – Заходите, но если вы не те, за кого себя выдаете... Я убью вас, клянусь богом!

Кирилл молча кивнул. Ему было ясно, что Рукавишников вряд ли способен нажать на курок своего старого охотничьего самопала, не то что убить.

Мастерская Рукавишникова размещалась в узком и длинном подвале, с тремя окнами-бойницами у самого потолка. Кирилл заметил, что стекла в двух окнах из трех разбиты, и с удивлением осознал – это сделал он сам. Только что.

Рукавишников настороженно следил за своими непрошеными гостями, и Кирилл предпочел убрать пистолет и показать художнику красную книжечку. На Рукавишникова это впечатления не произвело.

– Я вас где-то видел, – неуверенно сказал он. Кирилл удивленно обернулся и понял, что слова эти обращены не к нему, а к Лике.

– У Тиграна, – коротко сказала Лика, и Рукавишников понимающе кивнул, не требуя дальнейших пояснений. Со стороны это выглядело так, будто "Тигран" называлась не совсем пристойная болезнь, о которой в хорошем обществе лучше не упоминать.

Тем не менее настороженность у художника не исчезла – он прошел в глубь подвала, держа ружье наперевес, и сел на большой старый продавленный диван, будто занял на нем оборону от пришельцев.

– Почему вы не хотели ни с кем общаться? – спросил Кирилл. – Чего вы боитесь?

– Я боюсь вас, – сказал Рукавишников, глядя исподлобья. – Вас, то есть всех, кто находится наверху, за этой дверью.

– Что же страшного в людях? Что они могут вам сделать?

– Меня должны убить, – сказал Рукавишников с уверенностью. – Я это знаю. Ведь вы же сказали мне, что все эти люди – Молочков, Шверник... Вот и я тоже. Я тоже обречен.

– Вас должны убить, потому что вы были учеником Тевосяна? – осторожно спросил Кирилл.

– И поэтому тоже. Я сам себя готов убить за то, что я был его учеником...

– Что так?

– Это мое личное дело, – огрызнулся Рукавишников. – Не лезьте, вы все равно ничего не поймете...

– Если бы речь шла только о вашей жизни, это было бы ваше личное дело. Но убиты уже многие. И многие еще могут быть убиты. Мы здесь, чтобы узнать имя убийцы.

– Вы? Вы – из милиции, это еще куда ни шло... Ну а она? – Рукавишников качнул стволом в сторону Лики. – А она что здесь делает?

– Вы же слышали – она была у Тевосяна, – сказал Кирилл.

– У меня тоже есть татуировка, – негромко сказала Лика, и Рукавишников изменился в лице.

– А-а-а... – протянул он с усталостью и обреченностью. – Вы про это знаете... Слава богу, мне не придется вас убеждать, что убивать могут не только из-за квартиры, из-за машины, из-за золота. Убивать могут из-за простой наколки. Звучит дико, да? Я не пошел с этим в милицию, потому что не хотел снова оказаться в психушке.

– Снова?

– С семнадцати до двадцати трех лет, – проговорил Рукавишников, покачивая головой. Ружье постепенно опускалось все ниже и ниже, пока не легло ему на колени. – И явись я с такими байками, куда меня определили бы? Ясное дело, опять в дурдом! Нормальный человек в такое не поверит, и я удивляюсь, как поверили вы...

– Просто я видел, – сказал Кирилл. – Я видел убитых. Я видел содранную с них кожу. Мне трудно не поверить. И Лика... – он обернулся на молчавшую девушку, ему нужно было увидеть ее, чтобы прочувствовать еще раз оправдание всех своих умных и неумных действий. – Лика может быть следующей жертвой, потому что у нее тоже есть наколка.

– Наколка... – повторил Рукавишников. – И что же вам, милая девушка, оставил на память о себе Тигран? Какой рисунок?

– Луна, – сказала Лика. – Он наколол мне Луну.

– Ага, – Рукавишников качнул головой. – Номер восемнадцать.

– Извините? – не поняла Лика.

– Восемнадцатый Аркан, это Луна, – пояснил Рукавишников. То есть это он думал, что пояснил, для Лики же и для Кирилла в его словах было по-прежнему мало смысла. Потом Кирилл вспомнил.

– Цифра... – задумчиво проговорил он. – У Нестеренко рядом с рисунком было что-то похожее на двенадцать.

– Повешенный, – сказал Рукавишников.

– Откуда вы знаете? – удивился Кирилл. – Откуда вы знаете, что у него был на груди повешенный? Или вы помогали Тевосяну делать наколки?

– Помогал, – признался Рукавишников. – Но не Нестеренко. А что касается повешенного... Это не только я знаю, это все знают.