Калеб Карр - Алиенист

– Что вы несете? – взорвался Ласло. – Даже если все в этом городе пропустят этот материал, найдется один человек, который обязательно сто прочтет – и я боюсь, действительно боюсь предполагать, как он на это отреагирует!

– Вы считаете, доктор, что я об этом не думал? – прервал его Теодор. – Я знал, что пресса рано или поздно вмешается, поэтому и торопил вас. Было бы странно растягивать процесс на недели и полагать, что кое-кто рано или поздно не догадается о причинах.

Теодор упер руки в бока, а Крайцлер отвернулся, не в силах ничего возразить. Через пару секунд он вновь заговорил, однако уже спокойнее:

– Вы правы, комиссар. Помимо досужих бесед, нам следует пользоваться преимуществом, которое у нас пока есть. Но, господи боже мой, Рузвельт, раз вы обязаны делиться официальными результатами расследования с Риисом и Стеффенсом, сделайте для них на сей раз исключение.

– На этот счет можете не волноваться, доктор, – примирительно ответил Рузвельт. – Не впервые Стеффенс досаждает мне своими спекуляциями – но клянусь богом, этот раз станет последним.

Крайцлер опять раздраженно потряс головой и пожал плечами.

– Ну хорошо. За работу.

Мы присоединились к Айзексонам и Саре. Маркус делал увеличенные снимки тела, а Люциус продолжал осмотр, сыпля медицинско-анатомическим жаргоном, на котором перечислял обнаруженные увечья, и голос его оставался тверд и решителен. Поразительно, что детективы напрочь забыли о причудах своего обычного поведения, как правило, вызывавших у окружающих оцепенение или хохот: они носились по крыше в неописуемом вдохновении, набрасываясь на казалось бы незначительные детали, подобно псам-ищейкам, с таким видом и азартом, будто именно они, а не Рузвельт и Крайцлер, руководили следствием. По мере сил все мы, даже Теодор, старались им помочь: делали записи, передвигали оборудование и свет, хотя поистине наша забота сводилась к тому, чтобы ничто не отвлекало их от сбора улик.

Закончив фотографировать тело, Маркус оставил Люциуса и Сару завершать зловещий труд, а сам принялся «опылять» крышу на предмет отпечатков из двух своих флакончиков, которые демонстрировал у Дельмонико. Рузвельт, Крайцлер и я тем временем занимались поиском поверхностей, достаточно гладких и твердых, чтобы удержать на себе такие отпечатки: дверные ручки, окна и даже вроде бы новая керамическая труба дымохода, тянувшаяся по одной из сторон десятиугольной башни в нескольких футах от тела. И она обещала принести нам некоторые плоды, поскольку Маркус сказал, что ленивый смотритель дал очагу внизу погаснуть несколько часов назад. Пристально осмотрев особенно чистый участок глазированной плитки на том уровне, где, по заключению братьев, наш убийца мог ввиду своего предполагаемого роста опереться на трубу, Маркус пришел в крайнее возбуждение. Он попросил нас с Теодором подержать небольшой кусок брезента, чтобы прикрыть участок от ветра с гавани. Затем быстро нанес кисточкой из верблюжьей шерсти угольную пыль, и нашему взору, как по волшебству, явились несколько смазанных отпечатков. Их положение точь-в-точь совпадало с гипотетическим наклоном тела убийцы. Достав из кармана пальто фотографическую карточку окровавленного большого пальца Софии Цвейг, Маркус приложил ее рядом. Ласло внимательно наблюдал за процессом. Темные глаза Маркуса расширились, пока он сличал отпечатки, в них вспыхнул довольный огонек и, обернувшись к Крайцлеру, детектив подчеркнуто сдержанно произнес:

– Похоже, совпадают.

Они вдвоем отправились за большой камерой, а мы с Теодором продолжали удерживать брезент. Маркус сделал несколько крупных снимков отпечатков, озарив яркими вспышками всю поверхность крыши. Свет моментально утонул во тьме, укрывавшей гавань. Дальше предстояло обследовать карнизы.

– Нас интересуют любые следы или повреждения, – сказал Маркус, – даже самые маленькие сколки, трещины или дыры в кладке.

Несмотря на то что все здания вблизи Нью-Йоркского порта по необходимости изобилуют сколками, трещинами и дырами в кладке, мы весьма ответственно отнеслись к новому заданию. Рузвельт, Крайцлер и я громко кричали всякий раз, обнаружив что-либо удовлетворяющее расплывчатым инструкциям. Маркус же, чье внимание сосредоточилось на изучении прочной ограды, венчавшей передний край крыши, подбегал к нам, чтобы осмотреть очередную находку. Большинство не представляли для следствия никакого интереса, но в конце концов труды наши были вознаграждены: в самом дальнем и темном уголке крыши Рузвельт обнаружил следы, признанные Маркусом весьма многообещающими.

Следующая его просьба была довольно странной: он взял веревку, обмотал один конец вокруг талии, другой же пустил вокруг основания ограды и вручил его нам с Рузвельтом. Нам было поручено понемногу травить веревку, опуская Маркуса все ниже по задней стене форта. Когда мы поинтересовались, зачем это необходимо, Маркус ответил, что работает над теорией, объяснившей бы способ, которым убийца достигал, на первый взгляд, недоступных мест. Сосредоточенность детектив-сержанта на следствии была так велика, что мы не решились отвлекать его, задавая лишние вопросы.

Пока мы спускали его вниз, до нас по временам долетали удовлетворенные звуки, говорившие об удачной находке, после чего он просил нас опустить его еще ниже. Мы с Рузвельтом пыхтели, сражаясь с веревкой. В середине всего этого я воспользовался краткой возможностью, чтобы ознакомить Крайцлера (признанного из-за его руки неподходящим для подобного рода упражнений) со своими мыслями касательно профессии и привычек нашего убийцы, пришедших мне в голову по дороге. Крайцлер задумался, и на лице его отразилось сомнение.

– В вашей догадке насчет регулярного клиента публичных домов, в которых работали мальчики, что-то действительно есть, Мур. Однако насчет того, что он был здесь проездом, или чего-либо в этом роде… – Ласло отошел, желая взглянуть на успехи Люциуса. – Учитывая все совершенное им… Оставлено шесть тел, то есть о шести нам известно, и все обнаружены в публичных местах.

– Это говорит, – выдавил Теодор, когда мы вытравили очередную порцию троса, – о том, что человек должен неплохо знать город.

– Я бы даже сказал – великолепно знать город, – крикнул Люциус, услышав, о чем мы говорим. – Во всех увечьях нет ни намека на спешку. Края ран не надорваны, надрезы весьма аккуратные. Так что вряд ли он торопился. Мое предположение: и здесь, и во всех прочих случаях он знал, сколько займет у него вся работа. И места выбирал соответствующие. Тем более что эта гипотеза прекрасно совпадает с нашим прежним предположением – он способный планировщик. Да и глаза, опять-таки, удалены очень аккуратно, твердой рукой человека, разбирающегося в анатомии.