Робин Кук - Кома

– Доктор Мейджор, можно вас на минутку? Давление немного упало. Во сколько вы оцениваете потерю крови?

– Не должно быть более 500 миллилитров, – ответил доктор Мейджор, поднимая голову и глядя поверх ног Нэнси.

– Это чепуха, – заметил доктор Биллинг, снова прилаживая стетоскоп к ушам. Он вновь надул манжетку. Кровяное давление было 90/58. Он взглянул на монитор – пульс 60.

– Как давление? – спросил доктор Мейджор.

– Девяносто на шестьдесят, пульс шестьдесят, – ответил доктор Биллинг, снимая стетоскоп и перепроверяя газовые вентили на аппарате для анестезии.

– Ради Бога, что это за чертовщина? – раздраженно спросил доктор Мейджор, проявляя ранние признаки хирургического гнева.

– Ничего, – успокоительно сказал доктор Биллинг, – но это изменение. До этого ее состояние было очень стабильным.

– Ладно, ее цвет просто фантастический. Здесь внизу она красна просто как вишня, – доктор Мейджор засмеялся над собственной шуткой. Никто кроме него не улыбнулся.

Доктор Биллинг взглянул на часы. Было 7.48.

– О'кей, давайте дальше. Я скажу вам, если еще что-нибудь изменится, – сказал доктор Биллинг, сильно сжимая дыхательный мешок, чтобы максимально наполнить легкие Нэнси. Но что-то мешало доктору Биллингу, тревожа его шестое чувство и заставляя его собственное сердце биться быстрее. Он посмотрел на дыхательный мешок и продолжил его ритмично сжимать, мысленно оценивая степень сопротивления искусственному дыханию со стороны дыхательных путей и легких Нэнси. Они поддавалась очень легко. Он снова взглянул на мешок. Не было никакой реакции со стороны Нэнси, хотя и вторая порция сукцинилхолина уже должна была разрушиться в крови Нэнси.

Давление немного поднялось, а затем снова упало до 80/58. Монотонный звук монитора снова сбился. Глаза доктора Биллинга метнулись к экрану осциллографа. Затем ритм восстановился.

– Я заканчиваю через несколько минут, – сообщил доктор Мейджор к радости доктора Биллинга. С чувством облегчения доктор Биллинг отключил галотан и закись азота из газовой смеси, оставляя только кислород. Он хотел сделать уровень анестезии Нэнси более поверхностным. Давление поднялось до 90/60, и доктор Биллинг почувствовал себя получше. Он даже позволил себе роскошь провести по лбу тыльной стороной руки, чтобы смахнуть капельки пота, выступившие как доказательство нарастающего напряжения. Он посмотрел на поглотитель углекислоты с натронной известью. С ним, по-видимому, было все в порядке. Было 7.56 утра. Левой рукой он поднял веки Нэнси. Они были как тряпичные, и зрачок был максимально расширен. Все страхи вновь обрушились на доктора Биллинга. Что-то произошло, что-то было совсем не по плану.

Хотя Бостон и отличался непропорционально большим числом архитекторов, Бостонский Мемориальный Госпиталь не являлся шедевром архитектуры. Но его центральное здание обладало архитектурной привлекательностью. Оно было построено около ста лет назад из тщательно подогнанных друг к другу блоков коричневого камня. Само здание имело всего два этажа и было слишком маленьким, несообразным современным целям. Кроме этого, больничные палаты в нем были многоместными, большими и в настоящее время не использовались. Лишь дух самой истории медицины, казалось, насквозь пропитавший его стены и помещения, удерживал планировщиков и ремонтников от реконструкции.

Остальные многочисленные большие здания были иллюстрацией в стиле американской готики. Миллионы кирпичей, поддерживая друг друга, формировали ниши для пыльных окон и служили опорой для монотонно плоских крыш. Здания были снабжены покатыми подъездами, предназначенными для подвоза инвентаря и припасов. За исключением, может быть, нескольких исследовательских корпусов, построенных по удобным архитектурным проектам и с достаточными средствами, весь комплекс зданий был довольно уродлив.

Но немногие люди придавали значение внешнему виду корпусов. Общее впечатление от комплекса зданий было чем-то большим, чем суммой восприятия отдельных архитектурных уродств, и скрашивалось разнообразными эмоциями вызываемыми этим местом. Ведь здания не являлись просто зданиями. Они были известны как Бостонский Мемориальный госпиталь, заключающий в себе все тайны и чудеса современной медицины. Когда не сведущие в медицине люди приближались к Мемориалу, страх и возбуждение у них смешивались в двойственное чувство. Ну а для профессионалов Мемориал был Меккой современной академической медицины.

Окружение госпиталя также не прибавляло ему привлекательности. С одной стороны располагался клубок железнодорожных путей, ведущих к Северному вокзалу, и кружево скоростных эстакад, образовывающих стальные скульптурные формы. С другой стороны располагались кварталы современных застроек. Их вид наводил на мысль о прославленной коррупции Бостонского муниципалитета. Эти здания из-за скудности своего внешнего оформления напоминали жилища для бедных. Но, тем не менее, квартплата там была высока, и только обеспеченные люди могли позволить себе жить здесь. Фасад госпиталя выходил на угол Бостонской гавани, вода в которой напоминала черный кофе, перемешанный с канализационными стоками. Обособленно от госпиталя находилась цементная спортивная площадка, усыпанная порванными газетами.

К 7.30 утра этого дня все операционные в Мемориале жужжали от переполнявшей их деятельности. В интервале не более пяти минут двадцать один скальпель коснулся беззащитной человеческой кожи, и началась привычная рутина операций. Теперь судьба больных зависела от того, что будет или не будет сделано, что будет или не будет обнаружено в этих комнатах. Все это происходило с огромной скоростью, которая не должна была снижаться до двух-трех часов дня. К восьми-девяти вечера должны были функционировать только две операционные, и часто работа в них продолжалась до очередного марш-броска в 7.30 на следующее утро.

Роскошная тишина, царившая в комнате отдыха для хирургов, резко контрастировала с суматохой в оперблоке. В комнате отдыха находилось только два человека, так как обычно для хирургов перерыв на чашку кофе начинался только после девяти утра. Рядом с раковиной умывальника стоял мужчина болезненного вида, казавшийся значительно старше своих шестидесяти двух лет. Стараясь не притрагиваться к двадцати с лишним кофейным чашкам, оставленным своими владельцами на половину наполненными водой, он делал вид, что чистит раковину. Его звали Вальтерс, хотя не многие знали, имя это или фамилия. Его полное имя звучало как Честер П. Вальтерс, и уж вовсе никто, даже сам Вальтерс, не знал, что означает буква П. Он был служащим оперблока Мемориала с шестнадцати лет, и никто не отваживался уволить его, несмотря на то, что он почти ничего не делал. Он говорил, что у него плохое здоровье, и, действительно, выглядел он неважно. Его кожа отличалась пастозной бледностью, и каждые несколько минут он кашлял. При этом влажная мокрота клокотала в его бронхах, но он никогда не мог прокашляться. Это выглядело так, как будто он боялся потревожить сигарету, которая постоянно торчала в правом углу его рта. Половину времени он занимался тем, что вздергивал голову налево, чтобы дым сигареты не раздражал ему глаза.