Том Клэнси - Зеркальное отражение

Поскольку всю переднюю часть паровоза занимал громадный паровой котел, окна в кабине машинистов были только сбоку. Никита как раз смотрел в одно из них и разглядел сквозь густые хлопья снега, что рельсы перегородило поваленное дерево. Он крикнул машинисту, чтобы тот остановил поезд, но, увидев, что молодой парень растерялся от неожиданности, вынужден был сам сорвать тормоз.

Троих человек, находившихся в кабине, грубо швырнуло на пол. Когда состав полностью остановился, Никита услышал крики с крыш вагонов. Быстро поднявшись на ноги, он ощупал правое бедро, онемевшее от удара, и, сняв с крючка на стене фонарь, подбежал к окну. Направив широкий луч света на снежные сугробы, молодой лейтенант увидел, что один из солдат сорвался с крыши головного вагона, однако теперь он уже взбирался по заснеженному откосу.

– С тобой все в порядке? – крикнул ему Никита.

– Кажется, в порядке, товарищ лейтенант. – Молодой солдат стоял пошатываясь. – Нам выдвинуться вперед?

– Нет! – рявкнул Никита. – Возвращайся назад и продолжай наблюдение.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант, – ответил солдат, неуклюже козыряя рукой в облепленной снегом рукавице.

С крыши вагона протянулась пара рук, помогая ему забраться обратно.

Приказав машинисту и кочегару внимательно наблюдать за всем в окна, Никита вскарабкался на угольный тендер. Ветер утих, и снег валился вертикально вниз. Безмолвие стояло пугающее, подобное той ватной тишине, которая наступает после автомобильной аварии; только сапоги Никиты резко и отчетливо скрипели на куче угля. Он пробрался через тендер, поднимая в воздух снег и угольную пыль, затем неуклюже спрыгнул на сцепку головного вагона. Ежась от холода, Никита посветил фонариком, отыскивая дверную ручку.

– Возьми шестерых человек и осмотри путь, – приказал он коренастому сержанту Верскому, войдя в вагон. – На рельсы упало дерево, его нужно немедленно убрать. Пусть трое оттаскивают дерево, а трое их прикрывают.

– Будет исполнено, товарищ лейтенант, – ответил Верский.

– Берегитесь снайперов, – добавил Никита. – Возможно, у них есть приборы ночного видения.

– Вас понял, товарищ лейтенант.

Никита повернулся к Федорову:

– Что с рацией?

– Мне нужно несколько минут, чтобы наладить антенну, – ответил прапорщик, согнувшись рядом с лампой.

– Поторопись, – бросил лейтенант, выпуская в морозный воздух облачка пара. – Что еще сказал генерал?

– Только остановить состав и переговорить с ним, – ответил Федоров. – Больше ничего.

– Проклятие! – выругался Никита. – Час от часу не легче.

Пока группа старшего сержанта Верского доставала из вещмешков осветительные шашки, Никита распорядился, чтобы пассажиры поправили обрушившиеся штабеля ящиков. Из соседнего вагона прибежал перепуганный солдат, и Никита отправил его назад, приказав закрепить ящики и передать остальным, чтобы все были настороже.

– Скажи всем, чтобы смотрели в оба, – добавил Никита. – К нам могут подкрасться сзади.

Широко расставив ноги, лейтенант стоял посреди вагона, нетерпеливо покачиваясь на каблуках.

Он пытался поставить себя на место врага.

Возможно, дерево упало само, а может быть, его положили на рельсы. Если так, то западня не достигла своей цели. Если бы локомотив налетел на дерево, состав остановился бы рядом со скалой, – идеальное место, чтобы расправиться с теми, кто находился на крышах вагонов. Но теперь, с расстояния нескольких сот метров, противнику удастся в лучшем случае убрать одного-двух солдат, после чего его обязательно обнаружат. А каждый, кто попытается приблизиться к составу, будет виден как на ладони, – и как только его увидят, по нему будет открыт огонь.

Итак, что же попробует предпринять неприятель?

Отец звонил, чтобы приказать остановить поезд. Известно ли ему было про поваленное дерево? А может быть, генералу удалось узнать что-то еще, быть может, про заложенную взрывчатку или про тех, кто находится в засаде?

– Быстрее же! – поторопил Федорова Никита.

– Товарищ лейтенант, уже почти готово, – ответил прапорщик.

Несмотря на холод, его лицо раскраснелось, а на лбу блестели бисеринки пота.

Чувствуя сгущающееся в воздухе напряжение, Никита все больше заводился от собственной беспомощности. И дело было не только в полной изоляции и приглушенных звуках. Нарастало ощущение, что, кем бы он сейчас ни был, хищником или жертвой, враг, с которым он так жаждет встречи, совсем близко.

Вторник, 15.50, Санкт-Петербург

– По-моему, про нас все забыли, – улыбнулся рядовой Джордж. Он вел машину к Эрмитажу, сражаясь с коварными крутыми поворотами, которые начались сразу же за набережной реки Мойки. Оставив слева от себя Бронзового всадника, он повернул направо на улицу Гоголя и проехал к соседней Дворцовой площади.

Как только Орлов и Поль Худ установили прямую связь через спутник и стало ясно, что больше к этой линии никто не подключится, Пегги выключила рацию. Высадив дрожащего от страха, но благодарного "пассажира", они с Джорджем решили доехать до самого Эрмитажа, оставить машину и, затерявшись в толпе, определиться с тем, как выполнить вторую часть задания.

– Я хочу сказать, вам не кажется, что все это довольно неучтиво по отношению к нам? Мы, словно водяные каштаны, проплыли пару тысяч миль, сделали дело, и никому не пришло в голову вернуться на связь с нами и сказать: "Да, ребята, неплохо сработано".

– Ты здесь только ради того, чтобы получить одобрение своего начальства? – спросила Пегги.

– Нет, и все же я был бы не против.

– Не беспокойся, – заметила Пегги. – У меня такое предчувствие, что еще до того, как мы отсюда смоемся, ты будешь всеми фибрами своей души мечтать о том, чтобы о тебе все забыли.

Впереди показались белые колонны Зимнего дворца, сияющие янтарем в лучах заходящего солнца. Только теперь Джордж увидел толпу рабочих, о которых предупреждал капитан Ридман.

Он покачал головой:

– Ну кому пришло в голову собраться именно здесь?

– Наверное, когда рабочие последний раз митинговали здесь, – заметила Пегги, – это место еще было резиденцией царской семьи, и охрана Николая Второго, опасаясь, как бы чего не вышло, решила расстрелять демонстрантов.

– Страшно подумать, – сказал Джордж, – что находятся те, кто мечтает вернуть железную пяту.

– Вот почему я ничего не имею против того, если меня не поблагодарят, – сказала Пегги. – Нами движет страх, а не дружеское похлопывание по плечу. Осторожность является лучшей наградой самой себе. Именно так считал Кейт.

Джордж бросил взгляд в зеркало заднего вида. В голосе английской разведчицы не было ни тени скорби по погибшему возлюбленному; не увидел он горечь утраты и у нее в глазах. Быть может, Пегги относилась к тем, кто не плачет на людях, а может быть, к тем, кто вообще никогда не плачет. Ему захотелось узнать, как поведет себя она, когда они окажутся в здании, в котором, наверное, встретил свою смерть Кейт Филдс-Хаттон.