Дерек Тремейн - Как раскрыть убийство. Истории из практики ведущих судмедэкспертов Великобритании

Превращение из свободной девушки в сожительницу с двумя приемными детьми было нелегким вызовом, однако я справилась. Но время от времени последствия этого шага все равно ощущались. Они возникали не между нами, а исходили от осуждающего общества. Окружающие придерживались мнения, что наши отношения не могут быть настоящей любовью — только не с разницей в возрасте десять лет. Дерек знал, что, по мнению общества, он, как разведенный мужчина, не имеет права на счастье с молодой девушкой. А мне говорили, что молодой женщине неприлично проводить время с чужими детьми. И всегда осуждение исходило от тех, кто не знал всех наших обстоятельств и просто внезапно впадал в ханжество. Самое смешное, что нашими ревностными гонителями были мужчины (притом женатые!), которые отчаянно искали моего внимания, пока я была свободна!

Было тяжело справиться с неизбежными проблемами, связанными с тем, что я входила в готовую семейную ячейку, но мы их преодолели. Дерек и я стали жить вместе и спустя два года поженились в жаркий солнечный день в конце марта 1990 года. Мы провели медовый месяц в Котсуолде, где испытали на себе все прелести британской погоды от нестерпимой жары до метели и вернулись в солнечное тепло нашего полностью предсказуемого уголка на юго-восточном побережье. Мы еще не знали, но тогда с нами вернулась новая зарождающаяся жизнь.

Росс и Джемма, которым уже было четырнадцать и одиннадцать, проводили с нами выходные на море, на прогулках в лесу или в сельской местности. Россу сразу же понравились лавочки старьевщиков, где у него открылся талант предпринимателя. Он потратил карманные деньги на коллекционный предмет времен Второй мировой войны и тут же за углом его выгодно продал. А Джемма любила сидеть перед телевизором, когда шел романтический фильм или мюзикл, и рисовать.

В 1990 году, прямо под Новый год, родился наш сын Роуэн. Как только он начал ходить, сразу стал чувствовать музыкальный ритм, и мы поняли, что у нас растет будущий барабанщик. В сентябре 1993 года родилась наша дочь Эмбер. Она регулярно задирала своего смелого старшего брата и стала такой же неугомонной, как и он. Теперь наша семья была в сборе.

На протяжении всей карьеры лаборанта в больнице Гая я окрашивал образцы на гистологический анализ. Я отрез а л от ткани кусочек нужного размера и заливал его в тонкий восковой блок, который затем разрезал микротомным лезвием и получал тонкую полосочку. Я обрабатывал полосочку (официально она называется «срез») с помощью соответствующей техники окрашивания, и в зависимости от красителя на ней определялись признаки той или иной патологии.

В сфере судебной медицины «пределом мечтаний» всегда был такой способ окрашивания, который помог бы определить инфаркт миокарда (сердечный приступ) на ранней стадии. Ранняя стадия инфаркта не всегда заметна невооруженному глазу, потому что на сердце не видно никаких изменений. Во время сердечного приступа происходит закупорка кровеносных сосудов, хотя сердце продолжает работать и его мышечные волокна сокращаются. Но в конце концов весь кислород из клеток сердца расходуется, и они погибают. Проблема в том, что во время вскрытия патолог не всегда может заметить изменения в клетках. Иногда видны мелкие кровоизлияния, а в других случаях (если сердцебиение остановилось резко) изменения вообще не заметны. Тогда снижается вероятность однозначно установить причину смерти от сердечного приступа. Даже гистолог с использованием обычной техники окрашивания может не увидеть под микроскопом важнейших изменений.

Мое исследование в данной области началось с бесплатного образца нового красителя Rhodanile Blue Sulphate (сульфат роданилового синего), который прислал один из наших поставщиков. В инструкции я прочел, что он взаимодействует с тканями в состоянии деградации, или, говоря простыми словами, с тканями, в которых разрушился кислород. Я решил испытать новый краситель на образце сердечной ткани из трупа с подозрением на сердечный приступ. Я заметил, что отдельные мышечные волокна без кислорода окрасились в другой цвет по сравнению со здоровой тканью. Они стали сине-фиолетовыми — намного темнее, чем здоровая ткань.

Моя новая технология оказалась настолько успешной, что привлекла внимание доктора Ричарда Шеперда, одного из патологов, с которым я работал в больнице Гая. Сейчас он хорошо известен по документальному телесериалу Autopsy: The Last Hours of… («Вскрытие: последние часы…»). Он начал активно поддерживать мое исследование и специально подыскивал образцы для экспериментов. Мы вместе изучали результаты и даже написали работу по окрашиванию образцов на основе моих научных открытий. Ричард предложил мне представить ее в 1991 году на собрании Американского общества судебных наук в Новом Орлеане.

Мое исследование очень хорошо приняли, и некоторые патологи даже попросили копию работы, чтобы передать своим лаборантам. Но один британский патолог не разделил общего восторга и удивился, что я вообще решился представить научную работу, ведь я был «всего лишь» научным работником, изучающим биологию и медицину, а не врачом. Конечно, делая подобное заявление, он и не подумал принять во внимание многолетний опыт и знания, которые потребовались для создания этого ценного метода, облегчавшего работу патологов.

До этого исследования и выступления на конференции у меня была базовая научная квалификация — старший научный сотрудник. После неприятной критики я задумался о повышении своего формального статуса. Супруга Ричарда Джен как раз получила диплом Открытого университета и из медсестры превратилась во врача общей практики. Ричард считал, что мне тоже следует двигаться в этом направлении. Он, как никто другой, знал, какой моральный вес придает ученая степень и насколько важен подобный авторитет для продвижения результатов моих открытий.

Благодаря Ричарду я вернулся домой с новой идеей и спустя несколько месяцев уже ехал до станции Лондон-Бридж с большой стопкой учебников Открытого университета. Началась шестилетняя учебная программа, в конце которой меня ждал диплом бакалавра наук с отличием. Раньше я всегда в поезде спал, потому что выходил на работу на рассвете. Но теперь все 90 минут поездки до Лондона я занимался своим образованием. По дороге домой с работы я снова брался за учебники. Мне было тяжело, если я уставал на работе, но я твердо решил посвящать учебе необходимые 15 часов в неделю, в том числе обеденные перерывы. И это было самое сложное, потому что мне приходилось пропускать алкогольные обеденные посиделки с коллегами. Но я твердо придерживался расписания, чтобы не отставать и не терять драгоценного учебного времени, желательно не жертвуя при этом личным временем с семьей.