Марина Серова - Итальянский беглец

— Послушай, — начала я осторожно, дабы не ранить нежные чувства коллекционера. — Давай еще раз проанализируем с тобой, действительно ли дело в самой медали?

— Да что тут анализировать?! — взвился вдруг Павел. — Видишь ведь, какое шевеление началось! Ему нужна медаль, и точка! Это очень редкий экземпляр, любой фалерист спит и видит, чтобы заполучить ее в свою коллекцию, уж ты мне поверь.

— Но что-то никто не горит желанием ее приобретать, — не удержалась я от колкости. Всего пять откликов. А по существу — четыре. Твоей любовнице медаль была не нужна с самого начала, у нее иные цели.

— Бывшей любовнице, — поправил Павел, поморщившись.

— Старичок не может тебя преследовать, — продолжала я, сделав вид, что не заметила этого уточнения. — Парень был готов выменять ее на две другие, а о том, чтобы купить медаль, он и не заикался. Далее. Джон Рэлли — человек далеко не бедный, но и он отказался купить медаль за заявленную цену.

— Он просто хотел поторговаться, — обиженно вступился за свой раритет Павел.

— Возможно. Но все же для единственного экземпляра в Европе ажиотажа как-то маловато, ты не находишь?

На это Павел вообще ничего не ответил. Некоторое время мы молча сидели рядом. Слышались лишь мерные удары теннисного мяча и возгласы игроков.

— К чему ты клонишь? — спросил наконец Павел без всякого выражения.

— Я бы попыталась выйти на спецслужбы, а заодно разузнать о намерениях секьюрити Хапурова на твой счет.

— Круг замкнулся, так, что ли? — Павел вздохнул и немного помолчал. — Почему же пятый молчит?

— Возможно, просто потерял интерес к покупке. — Я превосходно понимала, почему Павел вцепился в этого пятого. Это была вполне естественная защитная реакция. Ведь если его персоной заинтересовались по-настоящему серьезные люди…

— Я считаю, что мне все же следует обратиться к своим источникам, — я имела в виду связи своего отца, генерала Охотникова. Сама я почти не поддерживала отношения с отцом, уже много лет как наше общение свелось к редким, практически формальным разговорам по телефону. Несколько минут раз в несколько лет. Однако за пределами нашей некогда дружной семьи мало кто знал об истинном положении дел. К самому отцу я почти не обращалась за помощью, но мне все же были открыты многие двери благодаря тому, что генерал Охотников пользовался вполне заслуженным уважением. Люди, к которым я изредка обращалась, были многим обязаны моему отцу.

— Считаешь, до этого дело дошло? — Павел отлично все понял и моментально помрачнел.

— Надо исключить самое худшее.

— Ладно, действуй, — Павел, похоже, пришел к точно такому же выводу.

Пока мы обсуждали ближайшие планы по спасению Павла, партия в теннис завершилась. Габриэлла подбежала к нам, разгоряченная и очень довольная. Следом шел улыбающийся господин Фабрис. Его лицо блестело от пота, и Павел негромко сказал:

— Похоже, она его загоняла.

— Кто выиграл? — поинтересовался он уже по-английски.

— Ничья! — хором ответили игроки.

— Лучший исход, — философски заметил Павел.

Тимо Фабрис уселся на скамейку, решив, видимо, немного отдышаться. Он с улыбкой кивнул нам, сделав знак, чтобы мы его не ждали.

— Я в душ! — Габриэлла помчалась к отелю, словно не скакала почти целый час на корте. Мы устремились следом, боясь выпустить девушку из виду. Быть телохранителем жены Павла — задача не из легких, но это уж забота самого синьора Контадино.

— И все равно я уверен, что это тот самый тип, который на тебя напал. — Павел никак не хотел расстаться с успокоительной версией.

— Да не вяжется это ни с чем! — Я была всерьез раздосадована его упрямством.

— Да почему?!

— Ну ты сам вспомни, — продолжала я более спокойно, — на тебя было совершено покушение в Милане. Как оно было подстроено? Вполне профессионально. Даже ты ничего не заподозрил. А в пансионате под Тарасовом? Похоже это на дилетанта?

— А почему именно на дилетанта? — удивился Павел.

— Потому что приемами рукопашного боя он не владеет вообще. Никакими. И холодное оружие — явно не его конек. А те видеоролики? Как он их раздобыл? На одном ты в Риме, на другом в Москве, если не ошибаюсь. Да еще подбросил тебе их под дверь в самое подходящее для этого время.

— Ну, это, положим, не их стиль, — продолжал упорствовать Павел. — Ладно, давай поступим так. Сейчас проверяешь сообщения на сайте. Если Пятый проснулся, связываешься с ним и едешь на переговоры. А если нет… Ну, тогда приступай к своему плану. В общем, тоже едешь.

— Договорились, — с облегчением вздохнула я. По крайней мере, хоть какая-то определенность. — А вы с Габриэллой из номера ни на шаг в обоих случаях.

— Ну хоть в ресторан отеля можно выходить?

— Только не порознь, — смягчила я условия.

— И на том спасибо, — буркнул Павел. Можно подумать, мне все это доставляет удовольствие.

Оказавшись у себя в комнате, я первым делом влезла в ноутбук. Рядом нетерпеливо топтался Павел.

— Ничего нового. Только мои сообщения, последнее отправила сегодня утром.

— Значит, ничего не поделаешь, — Павел явно был разочарован. — Придется проверять твою версию. Ты прямо сейчас этим займешься?

— Сначала мне надо позвонить.

— Хорошо, не буду мешать, — Павел ушел в их с Габриэллой комнату.

Мне действительно нужно было остаться одной, чтобы позвонить по номеру, который я старалась вызывать как можно реже. И вовсе не потому, что мне было неприятно общаться с абонентом. Напротив, я просто обожала вести долгие беседы с Романом Игнатьевичем, который был старинным знакомым моего отца. Или даже другом (если допустить, что мой отец вообще способен дружить). Человек, к которому я собиралась обратиться за помощью, полковник внутренних служб, был непосредственно связан с кураторами Павла. Помню, как потрясен был Роман Игнатьевич известием о крушении самолета, на борту которого должен был лететь Павел.

Знает ли полковник, что Павел жив? Если да, то это дает ответ на многие вопросы…

Роман Игнатьевич очень тепло ко мне относился и обычно сам звонил, чтобы узнать, как у меня дела, или пригласить на семейное торжество. В таких случаях я никогда не отказывалась, в какой бы точке земного шара в этот момент ни была. Мне же почему-то порой было неловко его беспокоить, поскольку я знала о его, без преувеличения, сверхъестественной занятости.

— Женечка? — услышала я в трубке густой низкий голос, и на душе у меня сразу потеплело. — Давненько ты мне не звонила. Здорова?

Роман Игнатьевич всегда почему-то осведомлялся о моем здоровье, а когда я, смеясь, отвечала, что пока еще не старушка, чтобы хворать, он серьезным тоном возражал:

— Ты, детка, совсем себя не бережешь. В такой мороз в тонюсенькой куртешке.