Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

— Да, — протянул Кира, — в такой ситуации сдаваться как-то совсем не хочется.

— Вот и мне тоже.

— Может быть — бежать? Почему бы им не уехать куда-нибудь за тридевять земель?

В комнате совсем стемнело, Кира включил настольную лампу. Все было призрачным: и огромный Кира, уютно свернувшийся в кресле, и полумрак комнаты, и мое будущее.

— Бежать от судьбы? Но ведь все может повториться где угодно, в любом месте. Декораций у нас было уже предостаточно самых различных… Ты прости, друг, я, пожалуй, вздремну. Останешься ночевать?

У меня действительно давно уже глаза слипались. Ну с трудом переношу я все эти Кирины допинги для лучшей жизни. А сегодня как-то особенно. Средство Кирино сработало прекрасно, тоска отпустила, напряжение окончательно спало, мягко накатывали волны забытья.

— Останусь, если ты не против. Почитаю здесь в уголке, у меня сна, наоборот, ни в одном глазу. А потом устроюсь на диване на кухне.

— Читай, — кивнул я, падая на кровать и натягивая плед. — Мне уж точно не помешаешь. Только не кури, — добавил я, заметив, что он достает сигарету, — а то завтра у меня голова гудеть будет. На лестницу, на лестницу…

Кира покорно поплелся на лестничную клетку, и я даже, кажется, уснул, пока его не было.

Но когда он вернулся…

Я не сразу выплыл из своего забытья. Но уже там, внутри, почувствовал детскую сладость. Что-то такое — горячие профитроли, политые шоколадом, моя неизбывная страсть. Что-то такое, что удовлетворяло во мне даже самого капризного ребенка. Я ее почувствовал, прежде чем открыл глаза. Я открыл глаза и ее увидел. Она сидела рядом с Кирой, и они о чем-то шептались. Заметив, что я «пришел в сознание», Кира подсел ко мне и сказал:

— Это Ева. Она живет в этом доме. У нее там какая-то проблема с ключами — дверь не открывается. Я ходил наверх, сам пробовал. А мать вернется только завтра днем. Мы с ней посидим, поболтаем у тебя на кухне?

— Угу, — сказал я. — Ева…

И снова провалился в сон. Только теперь этот сон был счастливым и спокойным. Ева была тут, со мной. Значит, все в порядке. И моя собственная комната, так долго державшая меня в напряжении, как-то разом изменилась, стала дружественной, уютной. Я слышал ее голос, я чувствовал ее запах сквозь сон, я ощущал таинственные волны покоя, идущие от нее. Не потому что она была спокойна: она была расстроена и что-то нетерпеливо объясняла Кире на кухне, но я чувствовал себя от ее присутствия как путешественник, завидевший землю после многолетнего плавания. Счастливый конец, который завершает все сказки и красивые истории… Ева.

Утром я долго лежал, боясь открыть глаза. Из кухни доносилось похрапывание Киры. Ева пристроилась в кресле, напротив меня, завернувшись в плед. Как только я поднял голову, она открыла глаза.

— Привет, — сказал я.

— Доброе утро, — ответила она. — Я и не заметила, как уснула.

— Это так удивительно, что ты здесь, — сказал я.

И чуть ли не в ужасе добавил, заметив, что она встает с кресла:

— Не уходи!

Она внимательно посмотрела на меня и серьезно сказала:

— Я не уйду. Я только умоюсь… А потом нам нужно поговорить.

Она скрылась в ванной, которую ей наверняка еще вчера показал Кира, и, пока я слышал плеск воды, мне грезились страшные глупости. Нет, совсем не о том, как я срываю с нее одежду, например. Мне грезилось, что мне много лет, очень много лет, сорок, например, или пятьдесят. И она моя жена. И утром она проснулась и пошла умываться. А я тут сижу как дурак и счастлив как дурак. Она появилась не скоро, вошла, посмотрела на меня и сказала:

— Если честно, я не знаю, с чего начать.

— Все равно, — заверил я. — Это всего-то — начало. Все равно.

— Может быть, это глупость, но я хотела спросить… Господи, да как же это спросить?

— ??

— Ты веришь в эту историю?

— В каком-то смысле, — улыбнулся я.

Мне почему-то показалось, что она спрашивала о нас, о нас с ней, а не о нашей предстоящей кончине.

Но Ева спросила:

— Ты веришь, что мы умрем?

— Верил. Пока ты не пришла.

— А что изменилось?

— Перестал об этом думать.

— Значит, ты тоже все время об этом думаешь? Знаешь, я в последнюю неделю совсем не могу спать. Потому и пришла вчера, наудачу. Поговорить. С ключами-то у меня все в полном порядке. А у вас тут посиделки… Но зато твой друг рассказал мне еще одну версию этой истории. Но, насколько я поняла, он ничего не знает?

— Да, сложно таким поделиться. Я сказал ему, что пишу фантастический роман. Он увлекается. Может быть, подскажет выход.

— Подсказал?

— Предложил сдаться.

Ее глаза впились в меня, словно пытались просветить насквозь. Некоторое время она ощупывала меня взглядом с головы до ног, а потом сказала:

— Как странно, я столько книг перечитала за это время и по астрологии, и по магии всякой, карты астрологические для каждого составила. Но такой простой выход ни разу не пришел мне в голову. Как странно… Я подумаю.

— О чем? Сдаться предложили мне.

— Тебе?

Она, вероятно, оценила, как это могло бы выглядеть и в чем выражаться.

— Hy да, конечно, тебе. Смешно. То есть совсем не смешно, но выход все-таки… Просто сделаем вид, что ничего и не было.

— Ева, — уточнил я. — Но ведь ничего и не было.

Она как-то странно посмотрела на меня. Но я уже стал привыкать к ее странным взглядам. Они мне нравились.

— Пусть так, — сказала она, опустив глаза. — Так даже и лучше. И ничего не будет.

Я рассмеялся. Она взглянула удивленно.

— Нет, это я от такого выбора. Мне еще ни разу не выпадало такого выбора: либо любовь и смерть, либо живи, сколько влезет, но — с нелюбимой.

Она покраснела. Похоже, мое откровение было равносильно признанию в любви. Но ведь — на войне как на войне. Чего уж тут ходить вокруг да около, когда смерть, можно сказать, на пороге?

— Ты что, не любишь ее? — с запинкой спросила Ева.

Я отрицательно покачал головой.

— Но ведь у вас с ней… ты к ней…

— Послушай, в моей жизни Инг было много, огорчу тебя сразу. Я не воспитывался в картезианском монастыре близ Гренобля, а вел светскую студенческую жизнь со всеми вытекающими заблуждениями. Мне никто не говорил, что однажды я встречу тебя, не то я, наверно, задумался бы. Меня не предупредили, что в жизни случается нечто иное, чем множество Инг. Понимаешь? Я был не в курсе. И даже когда я увидел тебя в первый раз, когда ты пришла ко мне с запиской, помнишь, я даже не понял, что это меня так током дернуло, и, даже когда понял, я не знал и никто меня не предупредил, что я могу надеяться на некоторую порцию твоего внимания. Мне казалось, что ты испытываешь ко мне неприязнь… И если бы не дневник этой сумасшедшей…

— Ты это все серьезно?

Я, в порыве вдохновения, сказал так много слов, что трудно было восстановить их последовательность в памяти и невозможно проанализировать какие из них можно считать серьезными, а какие — нет. Поэтому на всякий случай я ответил коротко: