Ольга Володарская - О чем молчит ветер

— Марго сказала, что ей пришло сообщение от Киры. Она вознамерилась отомстить Маэстро за Родю. И попрощалась! Маргарита тут же позвонила ей, но телефон был выключен, тогда она связалась со мной. Я по ее просьбе поехал к Кире. Она как раз выходила из подъезда. Удивилась, увидев меня. В руках конверт. Я спросил, куда она. Сказала, бросить его в ящик. Я ей: такое заказным надо отправлять, это делается на почте. И Кира попросила меня сделать это. На конверте московский адрес Маргариты. Я взял. И Кира поцеловала меня. Тогда я не знал, что на прощание. Она как будто вернулась домой. Открыла подъездную дверь, зашла… Я уехал, убедившись, что Кира в здравии. Не скажу, что в добром. Но я в таком ее в последнее время и не видел.

— Вы сразу вскрыли конверт?

— Нет, я собирался отправить его Маргарите. Но когда на следующий день пошел на почту, узнал, что Кира погибла.

— От кого?

— Товарищ майор, у нас маленький город. Новости разносятся мгновенно. А я, повторяю, на почту пошел. Бабушки, что там платят за квартиру и прочее, в курсе всего.

— И что вы сделали?

— Вернулся домой. Прочел дневник.

— И что в нем? В двух словах? Мы сами изучим его, но позже. Нужна суть.

— В двух будет сложно, — судорожно вздохнул он. — У Роди с Маэстро были отношения. Из-за Печерского он покончил с собой. Как и Кира, чтобы отомстить за брата.

— Ничего не понял.

— Вы просили коротко…

— Печерский спал с мальчиком?

— Непонятно. Вроде нет. Но действия интимного характера совершал. Он всех нас поглаживал, целовал, мог себе на колени усадить, хотя мы были уже не в том возрасте, когда хотят на ручки. Но мы это нормально воспринимали. Дело в том, что все росли в неполных семьях. Я только недавно понял это. Каждый из нашей могучей кучки — безотцовщина. От мамы Роди и Киры муж ушел, когда дети были совсем крохами. Отец Маргариты сел, едва ей три исполнилось, и до сих пор отбывает наказание уже за какие-то другие грехи. Марка и меня, как говорится, нагуляли. — Он с вожделением глянул на кулер. — А можно еще воды?

Костя налил два стакана. Один себе взял.

— А что за месть Кира придумала? — спросил он, опустошив его.

— Решила инсценировать свое убийство и подставить Маэстро. Она умирала от рака. Ей оставалось всего ничего.

— Вы знали об этом?

— До прочтения дневника нет. Она никому не говорила. Была такой же скрытной, как брат. Я видел, что она подурнела, похудела, но решил, что это Москва из нее соки выпила. То есть не врал, когда говорил вам об этом.

— Но уже знали, в чем причина. И скрывали это.

Попов понурился.

— Что вы сделали после того, как прочли дневник?

— Поехал к Марго. Точнее, не к ней. Мы встретились на нейтральной территории. В «Макдоналдсе» за МКАД. Она живет с соседкой и дочкой, а те не любят посторонних.

— У вас с Марго шуры-муры? Вы ж влюблены были в нее в юности, да?

— Нет у меня ни шур, ни мур. Я просто так ляпнул. — Роман глянул на Грачева и тут же опустил глаза. — Вы меня напугали до смерти. Я и поплыл.

— Вместо того, чтобы отдать мне дневник?

— Мы с Марго решили, что месть Киры должна состояться. И пусть Маэстро выпутывается из того дерьма, в которое она его макнула.

— Вам-то он что плохого сделал?

— Марго даже к поступлению в театральный подготовил, — снова подключился к разговору Лев. — И она поступила. А в том, что не добилась ничего, нет вины Печерского.

— Его Эмма Власовна Карабасом называла. А нас считала его марионетками. И она была права. Мы, даже освободившись, остались с ниточками на руках. Но за них никто не дергал, и мы превратились в хлам.

Николай перестал его слушать. Он начал читать. Диалог с Поповым вел Лева. Потом в кабинет завалился Бонд. Пьяный. Это значит, он провел вскрытие трупа…

А вскрывал он тело Печерского.

— Ребята, у меня есть новости! — выпалил он и плюхнулся на диван. — Но я их вам сообщу только после кофе.

Подъехали к бараку.

Тому самому, в котором жил и страдал Богдаш-Бараш.

— Почему тебя тянет сюда? — спросила Оля. — Ведь ты был так несчастен в этом доме…

— Наверное, я хочу побороть свои детские страхи. Считается, что альпинизмом и прыжками с парашютом увлекаются те, кто боится высоты. Считай, это мой Эверест.

— А тебе страшно?

Алексей молча кивнул.

— По тебе не скажешь.

— Держусь благодаря тебе. Ты придаешь мне сил и уверенности. Мне кажется, я и в детстве не сошел с ума только потому, что у меня была Оленька. — Раевский снова обнял ее. Он все чаще проявлял эмоции, передавая их в том числе через телесный контакт. — Да еще дядя Вася. Хочу навестить его.

— Но мы еще не подготовили дом к покраске.

— Я просто проведаю его. И передам коробку гуманитарной помощи.

— Так вот зачем ты ходил в магазин!

— Да, купил консервов, перловки, хлеба. В общем, ерунды. — Леша достал из багажника объемный пакет из супермаркета. — Надо дяде Васе помочь по-настоящему.

— Если ты об определении его в дом инвалидов, то боюсь, ничем хорошим затея не кончится. Он снова сбежит.

— Тогда просто переселить в нормальное жилье.

— Оттуда дядя Вася тоже уйдет. Для него дом — это ваш барак. Другого он не признает.

— И что ты предлагаешь, оставить его в покое?

— Да. Но навещать, привозить еду, теплые вещи. Следить за тем, чтоб не простыл. А если заболеет, отправить в больницу.

— Кстати, надо ему лекарств купить.

— Как бы не перепутал их и не отравился ненароком. Понимаю, ты хочешь как лучше, но дядя Вася неплохо справляется и без тебя.

Они прошли к бараку. Оля внимательно посмотрела на лицо Леши. Но на нем никаких эмоций. Он умудрялся даже свой взгляд контролировать.

— Дядя Вася, ты дома? — прокричал Раевский, подойдя к двери и постучав в нее.

— Кто там еще?

— Гуманитарная помощь.

Старик быстро дверь открыл. На нем был тот же пиджак, но другая футболка и штаны. Все сильно поношенное. Значит, опять на помойке подобрал, а не купил в магазине.

— А, я тебя помню, — сказал он, увидев на пороге Лешу. Олю он как будто опять не заметил.

— Да, я на днях тебе уже приносил денежку.

— Не было такого.

— Пять тысяч. От профсоюза маляров, штукатуров.

— Да? А где они?

— Ты их в карман этого пиджака сунул.

Дядя Вася полез в него и достал пять тысячных купюр.

— Надо же! А я забыл про них. Голодаю вот второй день.

В квартире на самом деле не пахло съестным. Но для Оли это было хорошо. От «аромата» дешевого рыбного супа ее воротило. Она уху из осетрины любила, но сама ее никогда не готовила из-за запаха.

— Я привез провиант тебе, держи, — и протянул пакет.

— А денежку?

— Ты эту сначала истрать.

— Да, правильно, Барашка, пока больше не надо. А то ограбят еще. Такие деньжищи при мне!