Светлана Чехонадская - Смерть мелким шрифтом

— О каком море речь? — добродушно спросил Ивакин, освобождая руку.

— Вы еще спрашиваете, Владимир Александрович! — сказал районный глава. — Неужели вы ни разу в нашем санатории не были на Черном море? Мы же раньше много путевок выдавали.

— И я не был! — сказал кто-то на галерке. «Господи, так вот откуда мне знакомо это название —

Лазурное! — Ивакин чуть не произнес это вслух. — Там же наш санаторий!»

— Поди приватизировали уже, — опять заговорила галерка. Заместитель начальника по кадрам заерзал в своем первом ряду, борясь с искушением встать и посмотреть, кто это размитинговался.

— А что, — сказал Ивакин. — Хорошая мысль. Дачу пусть сын достраивает. Я на море съезжу. А то стыдно признаться — ни одного курортного романа в жизни. Вспомнить нечего!

— Можем устроить? — спросил генерал заместителя начальника по кадрам.

— Роман?

— Путевку!

— Да можем. Но там сейчас не сахар. Все развалилось. Даже кроватей не хватает, — сказал тот.

— Все на фазендах, — прокомментировала галерка.

— Ты поосторожней с романами-то, — предупредил ивакинский начальник. Он был у них в управлении главным специалистом по здоровому образу жизни. — В нашем возрасте вредно. Можно инфаркт подхватить…

— На курортах не инфаркт подхватывают! — засмеялась галерка. — А другое!

— И питание там неважное, — добавил заместитель по кадрам.

— А вот это хорошо, — одобрил ивакинский начальник. — Много есть тоже вредно.

— Ну что, лучше путевку? — спросил генерал.

— Да, — сказал Ивакин. — Путевку. В Лазурное. — Он весело глянул в глаза Прохорову.

— Горбатого могила исправит! — сказал тот.

Заместитель по кадрам не выдержал, встал и грозно глянул на последние ряды.

После ранней и жаркой весны наступило холодное и дождливое лето. А с десятого июля небеса по-настоящему разверзлись. Ливни забушевали по всему побережью — не только черноморские, но и все южные курорты Европы были залиты небесной водой.

Плохая погода моментально обнажила то, что жители и власти курорта пытались скрыть: бедность и грязь. За поникшей зеленью показались потрескавшиеся фасады, холод загнал отдыхающих в гостиницы — и убогие интерьеры номеров сразу показались невыносимыми. В обшарпанных столовых и кофейнях не сиделось, по разбитому асфальту не гулялось — лужи стояли в метр глубиной. «А если б не на премию поехал, а честно накопленное заплатил?» — с ужасом думал Ивакин, ковыряясь в перловой каше. Он и не подозревал, что она еще где-то, кроме армии, осталась.

Одна дамочка средних лет (это если считать продолжительность жизни равной ста годам) уже обратила на него внимание. Она была не в его вкусе, но понаблюдав за ней два дня, Ивакин решил все-таки откликнуться: погода была просто невыносимой. Однако поговорив с ним минут пять, дамочка неожиданно разочаровалась и, не прощаясь, ушла. «Чувствует, что я верный муж», — утешил себя Ивакин.

Пробовал он и гулять по пляжу. Но его представления о дожде были по-московски наивными. Зонт мгновенно выворачивало наизнанку, но он бы и не помог: из-за сильного ветра казалось, что дождь льется сбоку и снизу. Море было невероятно грязным; эта грязь как-то сразу напоминала, что море, как лужа, имеет свои границы.

Впрочем, Ивакин всегда толковал происходившее с ним, плохое ли, хорошее, мягко говоря, тенденциозно, и потому слыл упрямым и суеверным, хотя сам себя считал покладистым и рациональным. Вот и сейчас он сказал себе: «Что я, в последний раз на курорте?» — и достал записную книжку.

С замначальника местного ГУВД он учился когда-то в Омской высшей школе милиции. Лет двадцать назад они даже делали попытки дружить семьями, но Ивакин постеснялся: во-первых, Семенов уже тогда занял этот пост, что считалось многообещающим, а во-вторых, с жителями курортов много таких, умных, желают дружить семьями. Так отношения и заглохли, не успев расцвести. Семенов не настаивал. На телефонный звонок он, однако, ответил с большим энтузиазмом. Заставил записать адрес, спросил, прислать ли машину.

— Зачем мне время экономить, Сергей Палыч? — ответил Ивакин. — У меня теперь одна забота — как его тратить.

— Ну, в общем-то, — согласился Семенов. — Тогда с ночевой!

Старый однокурсник сильно раздался вширь. Говорил он, как и все начальники, категорическим и подчеркнуто дружеским тоном, но в целом, видимо, остался прежним балагуром и незлым человеком. Попенял Ивакину, что тот ни разу не погостил у него, а на предложение заезжать, если будет в Москве, ответил:

— Да ну эту вашу Москву! Как ты живешь там, не понимаю!

— Привык, — улыбнулся Ивакин.

— Не знаю, не знаю! — Семенов налил еще по рюмочке. — Я со всем в Москве могу смириться, кроме одного — расстояний. Я ведь здесь как живу: с работы пришел — через пять минут на пляже. Не хочется на пляж — через десять минут на рыбалке. Понимаешь? Через десять минут после окончания службы я уже сижу с удочкой! Через десять минут, Володя! — он строго погрозил Ивакину пальцем, как бы подозревая, что тот недостаточно внимательно относится к этой цифре.

Семеновская жена, тучная женщина с недовольным лицом, вышла из кухни с блюдом хинкали.

— Расстояния — это да, — философски согласился Ивакин, решив свою рюмку оставить на следующий семеновский раз, но тот с такой обидой уставился на него, что Ивакин, морщась, выпил.

— И какая рыбалка! — продолжал свое Семенов.

— Бычки?

— Это ты, Ивакин, бычок! А наша настоящая рыбалка — это когда мы едем в Дагестан, к шурину моему, и там на мощнейших байдах на осетра ходим. Эх! У меня шурин знаешь какой? Он раньше браконьером был, пулевые ранения имеет. Фурами рыбу возил. Однажды провез полтонны икры в машине, замаскированной под свадьбу. Все как надо было: и ленточки, и кукла на капоте, и жених с невестой. Крупно работал, с фантазией… А теперь он начальник рыбнадзора.

Ивакин от неожиданности подавился соленым помидором. Семенов тоже засмеялся.

— Да-да, я не шучу. Ну, он хороший парень! Надо и за него выпить, не забыть. Ты надолго приехал?

— На две недели. Но уже три дня проотдыхал.

— Не, не успеем. Ты надолго приезжай, тогда свожу тебя на настоящую мужскую рыбалку.

— Стар я уже на байдах гоняться.

— Да ладно! — Семенов игриво ткнул его в бок. — Все только начинается в нашем возрасте. Это ведь, если вдуматься, вторая молодость! Вот я, скажу тебе откровенно…

Тут в комнату вошла семеновская жена с блюдом баклажанов и с недовольным выражением лица: осуждающим то ли неизбежное старение, то ли какие-то издержки семеновской второй молодости.

— Ты, мать, посиди с нами. — Семенов изо всей силы хлопнул ее по спине, так что блюдо с баклажанами вылетело у нее из рук и приземлилось посредине стола. — Ты помнишь Володьку? Это же друг мой был! Как мы с ним в Омске куролесили, а!