Светлана Борминская - А ты люби меня

— Ну, — встала и развела руками Нинель Константиновна. — Искусство нельзя описать вербально.

Галина Ивановна напряжённо вгляделась в одухотворённое лицо уборщицы.

— Ну, словами, — смилостивилась та.

Галина Ивановна покачала головой и тяжело вздохнула. Оригинальностью мыслей Нинель Константиновна славилась с детства, её из-за этого трижды не приняли в педучилище.

— А фотографии этой картины не осталось? — доставая торт из сумки, кивнула на чайник Галина Ивановна.

И через день на чердаке у Геши лежали две фотографии из музея. На них в чёрно-белом варианте были отображены сущность и внешний вид пропавшей картины.

— Шедевром тут и не пахнет, — повертев их в руках, сказала Рая.

— Чёрт знает что! — Галина Ивановна, хоть и проработала всю жизнь поваром в школьной столовой, в искусстве понимала.

Геша взял обе фотографии, долго глядел на них и тоже не впечатлился.

На самом деле ничего такого, за что можно убить, в картине не было. Висел какой-то занавес, по виду тяжёлый, а за ним что-то стояло — то ли человек, то ли шкаф? Ветер из окна дул и занавес внизу сдуло, и были видны — то ли ноги, то ли ножки от шкафа…

«Я такую лабуду за пять минут нарисую», — подумал Геша и велел:

— Купите мне краски и два холста.

Мать и дочь переглянулись, и тут впервые в сердце Раисы закралось подозрение — что не будет она ближайшее время плескаться в Средиземном море. И в Адриатическом тоже, ой, не будет!

«А потом, когда-нибудь, может, ещё и буду!» — успокоила себя Рая.

Что касается грузовика, который стоял во дворе дома Раисы Охапкиной, он, конечно, был не с деньгами. В нём, безусловно, лежал багаж, который Геша хотел увезти с собой, а деньги он хранил в банках на территории двух иностранных княжеств — Лихтенштейна и ещё одного такого же. Так вот, в грузовике этом лежало кое-что интересное, и оно-то привлекло к нему внимание милиции.

И грузовик конфисковали, доставив к ОВД на улицу Воровского. Картины там не оказалось, но было столько вещей, что, пожалуй, стоили они поболее той картины.

И вдобавок — привезли туда же Раису.

— Отчего же вещи, принадлежащие вашему убитому любовнику, хранятся в крытом грузовике у вас под окном? — спросили её там. — Не вы ли ради этих дорогостоящих вещей убили его, Раиса Дорофеевна? — задали ей ещё один вопрос и добавили: — Насмотревшись американских боевиков?..

Раиса молчала, как рыба, она как раз держала в руках холст и краски, которые купила Геше, раз он просил.

— Его убили по всем канонам классического убийства — он вышел из машины, и ему мощным ударом сломали гортань! — поведали ей тут же и осеклись: Раиса представляла собой очень хрупкую для Ершова женщину. И в связи с этим была отпущена примерно через час, после соблюдения всех формальностей.

— Не вы ли, уважаемая Раиса, свели в могилу, своего пожилого, надоевшего вам до чертей любовника и завладели этими прекрасными вещами? — шла и повторяла на разные лады Раиса, пока не свернула к собственному дому. — И чего я с ним связалась?

— На, рисуй! — протянула она Геннадию Бертрановичу кисти, краски и холст, забравшись на чердак.

Геннадий удивлённо посмотрел на неё и вздохнул. Он переставал узнавать свою весёлую любовь.

— Скоро уедем, Райка! — на всякий случай пообещал он.

Но праздника не получилась.

Содержимое конфискованного грузовика утром следующего дня можно было обозначить примерно так — хоть шаром покати.

— Ну, не покойнику же отдавать?

Резонно.

Из газеты «Ершовский путь»:

«Город Ершов назван совсем не в честь ершей, живущих в местной речке. Издавна в городе делают „ерши“ — для чистки бутылок, но сейчас производство этих нужных в хозяйстве полезных предметов сошло практически на нет. Китайский ширпотреб заполонил все прилавки необъятной России».

«Степь да степь кругом…» сгинул, а проблемы, которые он курировал и помогал решать, — остались. И город начало лихорадить. Связями Суэтин обладал колоссальными. Сначала остановился Ершовский ликёро-водочный завод, а через пару дней как обухом по голове: брёвна ершовского леспромхоза завернули обратно аж из Москвы — в них нашли какого-то экзотического короеда; спирт завис на таможне; все эти вопросы обычно решал Геша. Директор ликёрного Платков и начальник леспромхоза Варежкин рвали волосы на своих лысых головах. И это было лишь начало…

— Ох, не вовремя Гешу убили! — басисто выводили они. — Что же он никого на своё место не подготовил? Опыт не передал? Вон, даже Борис Николаевич и то — постарался! Какого сокола вместо себя сыскал! А Геша?.. Эх, чтоб тебя, Геша!

Начали искать замену и отыскали — двух гешиных племянников — Алмаза Суэтина и Игоря Краевского.

Они постоянно сопровождали Геннадия Бертрановича в деловых поездках, были его порученцами на переговорах и доверенными лицами.

— Мы подумаем, — сказали оба, и ночью пошли к Геше советоваться, как им быть в такой щекотливой ситуации.

А ситуация и впрямь выходила патовая: Геша умел решать проблемы оптимально — с минимальными взятками. Игорь и Алмаз такими талантами не обладали.

Геннадий Бертранович лежал на мягком диване в углу чердака и воодушевлённо показывал карточные фокусы. Рядом с ним лежала Рая и глотала слёзы. Они не занимались сегодня любовью, они тосковали.

Рая о загубленной молодости, а Геша — о себе.

Хотя, казалось бы, что ему не хватало?

«Я умею зарабатывать — мне не потратить до конца жизни, сколько их есть, — думал Геша про деньги. — Мои дети давно живут в Лихтенштейне, я обеспечил их на сто с лишним лет вперёд. Мои две бывшие жены снова замужем. Жить, чтобы накопить ещё больше денег? Чтобы улаживать чужие секреты и получать за них деньги? Каждый мой день похож на предыдущий — утряска чужих дел, зависшие на таможнях составы спирта, леса, бензина, цемента, черепицы, мрамора, заблокированные деньги на счетах, перелёты, отъезды, приезды, рестораны, отели, женщины». Геннадий Бертранович знал столько женщин… он собак знал меньше.

«Она идёт вхолостую, моя жизнь. — Геннадий Бертранович чрезвычайно тяжело вздохнул, Рая всхлипнула. — А что впереди? Дряхлость и немощь. Оттого, что я заработаю ещё столько же — я уже не стану счастливым. Я не могу спать! Я постоянно думаю об этом… Я не бедный человек, но не принадлежу себе. Мне надоели люди и их проблемы, с которыми они приходят. Я устал. Я был везде, на всех лазурных берегах, но там вместо счастья — шумная его имитация, вместо радости — суетливый эрзац.

Особенно после возвращения — начинается та же самая жвачка жизни, а ведь я уже не мальчик, — у меня всё скорее позади, чем впереди».

«Чего ты хочешь? — впервые спросил себя Геннадий Бертранович. — Ведь ты что-то хочешь? Чего? Реши сам, честно ответь себе на этот вопрос — жить осталось немного. Полноценной жизни тебе осталось всего ничего… Как ты хочешь прожить остаток её? Ты можешь изменить свою жизнь, не каждому предоставляется такая возможность, а ты можешь!