Светлана Борминская - А ты люби меня

У тебя-то есть деньги, в отличие от других, чтобы её изменить. Ты смог и ушёл из этой жизни, бросил её, скоро ты уедешь отсюда, а дальше что? Что ты будешь делать там?»

Начальник Ершовского ОВД полковник Стрепенюк сидел у себя в кабинете, когда секретарь положила ему на стол факс.

— Откуда, Тоня? — Стрепенюк взял в руки длинную бумажку.

— Из Москвы, — сказала Тоня.

— Чего это? — поморгал глазами Иван Николаевич.

— А кто их знает! — пожала плечами Тоня. Полковник надел очки:

— Ага! — И начал читать: — «В интересах государства вам необходимо отыскать пропавшую картину! В Россию едет Папа Римский и в рамках запланированного визита намеревается увидеть картину из ершовского музея — оригинал той, которая хранится в Ватикане…»

У Ивана Николаевича Стрепенюка покраснело в глазах, он выдохнул и, застонав, продолжил чтение:

— Ага!.. «… в Ватикане её наполовину съела крыса. И, чтобы провести реставрацию, требуется ершовский оригинал. Зам. министра внутренних дел Грызунов». Что же теперь делать?

У Ивана Николаевича заныло сердце.

— Только папы нам тут не хватало! — простонал он. — У нас! В Ершове! Чтоб он сказився этот Папа… Прости господи!

Вошла Тоня с чаем и бутербродами.

— Кобздева и Мурмулёва ко мне! Быстренько, Тоня!

— Слушаюсь, — попятилась секретарша.

— Надо вырыть Гешу, может, картина в гробу? — с ходу предложил начальник оперативного отдела майор Кобздев.

— Дадим Папе Римскому любую другую картину! — осторожно начал старший оперуполномоченный капитан Мурмулёв. — Откуда он знает, та эта или не та?

— У них же половина осталась! — схватившись за голову, рыкнул на подчинённых начальник ОВД. — Крыса их, чёртова, ватиканская!.. Не могла всю картину сожрать!..

— Да, дело не простое… на этот раз, — сказала за дверью Тоня, нарезая ещё колбасы для бутербродов, и вздохнула.

— Ай да Геша! Ты всё ещё тут? Тю-тю!

— Ну?

— Что?

— Лежишь?

— А чего не уехал-то?

— Чего, молчишь?

— Отвечай!

— Тю-тю! — Гоготали Гешины племянники на чердаке Раисы Охапкиной. Разбуженный Геннадий Бертранович морщился. До погребения племянники с ним были на строгом «вы».

— Жду, пока жду, — не стал вдаваться в подробности Суэтин.

— Чего? — Алмаз фыркнул. — Геша, нырял бы сейчас с аквалангом!

— Алмазик, не свисти! — разозлился Геша. И покраснел.

Племянники переглянулись — они больше не боялись своего дядю. Им было смешно: «Его же нет!» — сверкало в глазах у каждого.

— Тю-тю! — снова сказал свою коронную фразу Тютик (по метрике — Игорь). — Я же предлагал: давай ты сгоришь в машине из-за непотушенной сигареты! А ты: «Нет, нет! Я хочу в гробу хорошо выглядеть! Я хочу из гроба посмотреть, кто как ко мне относится!»

— Ну, посмотрел? — полюбопытствовал Алмаз.

— Алмазик не свисти! — Геннадий Бертранович хмыкнул, вспомнив собственные похороны — Феллини отдыхал.

— Если б ты сгорел, никто б на тебя не подумал, что ты картину спёр! — сказали племянники, перебивая друг друга.

— Кстати, а зачем она тебе?

— Кто? — поморщился Геша.

— Картина!

— А я её брал?! — Геша всегда поражался отсутствию логики у Алмаза с Тютиком.

— А кто же?.. — Племянники переглянулись.

— Алмазик, не свисти, — попросила с дивана Рая.

— А, ну да! Зачем она тебе? Но кто-то же взял! — Племянники больше не улыбались.

— Чего пришли-то? — зевнул Геннадий Бертранович.

Племянники объяснили.

— Занимайтесь, — выслушав и подумав, разрешил Геша. — Справитесь?

— Шишек набьём, — покачал головой Тютик.

— Справимся! — не согласился Алмаз.

А назавтра по местному телевидению озвучили долгожданную весть: во время экстренно запланированного визита Папа Римско-католической церкви на полдня заскочит в Ершов лицезреть украденную картину:

— Господа жулики, верните по-хорошему ценный холст! — С экрана на жителей Ершова смотрел начальник ОВД Стрепенюк. — Вы меня знаете? Я шутить люблю, но не умею.

— А мы умеем, но не любим! — добавили из-за спины начальника майор Кобздев и капитан Мурмулёв.

— Как считаете — вернут? — выйдя из эфира, спросили Кобздев и Мурмулев у Стрепенюка.

— Уверен, — сузив глаза, выговорил полковник.

— Уверен он, — тихо вздохнула Тоня и покосилась на квадратную спину начальника ОВД.

Милиция с риском для жизни искала пропавшую картину; неурядицы в бизнесе за Суэтина взялись улаживать его племянники; а Геша дожидался, пока картину найдут, снимут с него обвинения в краже её, чтобы наконец уехать с грустной Раей за пределы отечества.

— Если картину не найдут, Райка, то первым делом устроят эксгумацию моего тела в гробу, вот увидишь!

— Как ты мне надоел со своим гробом! — вскочила Рая и убежала с чердака.

Геша посидел-посидел и заметил в углу холст, купленный по его инструкции.

— Так что там, на картине той?.. — произнёс он, взяв в руки кисточку.

— Галина Ивановна! — позвал он маму Раисы часа через два. — Галина Ивановна!

— Ну что? — высунулась та. — Что вам, Геша?

Геннадий Бертранович поморщился.

— Нужно бы поточней узнать о…

— … картине! — закончила Галина Ивановна. — Завтра! Всё — завтра!

И Галина Ивановна пошла к музейному хранителю — Дауду Соломоновичу Гречишникову, который в молодости ухлестывал за ней, а она пренебрегла и вышла за лесничего Охапкина, о чём потом пожалела тысячу раз, но было поздно.

Что ждать старику и старухе — бывшим возлюбленным — от встречи? Трудно вообразить. Согнутые спины и много раздражения, но всё случилось наоборот: Галина Ивановна в свои пятьдесят пять выглядела, как наливное яблочко, а Дауд Соломонович походил на былинного богатыря с картины Васнецова.

— Дауд, что за дела? В углу стояла себе старая картина и стояла! И вдруг такой ажиотаж из-за неё? Почему? Говори давай! — сев в боярское кресло — самый ценный музейный экспонат, зачастила Галина Ивановна.

Дауд Соломонович хотел Галину Ивановну из кресла прогнать, но на него, как черт из коробочки, напал смех.

— Ну, так!.. — закашлялся Дауд Соломонович. А надо вам сказать — такая реакция у него на Галю была всю жизнь. Очень он её любил во время оно, да и сейчас…

— Ну, если она такая ценная, почему её не повесили в экспозицию? — Галина Ивановна, когда волновалась, рубила ладошкой воздух. Она рубила, а Гречишников на неё налюбоваться не мог.

— Подлинник картины был в Ершове, а копия — в Ватикане хранится, — сдерживая счастливый смех, наконец сказал Дауд Соломонович.

— А что было на ней?

— Этого не знал никто… Мистика, Галя. Все боялись её открывать.

— Да ну тебя! — поёрзала в боярском кресле Галя. — А дальше что?