Оксана Обухова - Пристрелите загнанную лошадь

Где-то глубоко, очень глубоко внутри себя я отдавала отчет таким колебаниям рассудка — ноутбук нельзя отдавать врагам, он мой единственный шанс на спасение. А мертвый человек в комнате, это уже не козырь, а туз в рукаве противника. Оставлять тело Кирилла в комнате было никак нельзя, и риск оправдан. Абсолютная темнота, дождь и высокий забор вокруг заднего двора магазина давали мне надежду. Если бы возле дома я смогла найти хотя бы один сухой надежный уголок, я бы и ноутбук там спрятала. Ни один наблюдатель не увидел бы меня — вокруг магазина не было высоких строений, двухметровая ограда окольцовывала двор, ни одну чужую машину с наблюдателями сторож не пропустит к складам.

Я тащила коляску по ледяному крошеву, почти не оглядывалась, волокла груз как усталая лошадь и думала, что легче было бы меня пристрелить. Почему за спиной так и не раздался топот ног? Меня не заметили? Черная тень трупа, завернутого в пальто, скользнула по обшарпанной, серой стене и упала во двор не заметно? Мне удалось обмануть всех или меня просто отпускают? Может быть, враги устали ждать и позволяют овце чудить? Вопросы появлялись независимо от моего желания, я устала думать и не собиралась искать ответов. Мне почему-то позволили исчезнуть на время и этого достаточно, выводы буду делать позже, на свежую голову.

Большую часть забора Анны Дмитриевны давно растащили на доски. Крыша дома рухнула, и в комнатах стояли серые сугробы. Я обогнула угол дома и, по скользкому, осевшему насту докатила коляску до ледника. Ржавый замок продолжал висеть в скобах, выдавив кончик ножа из пакета, я подцепила им железную пластину и легко, вместе с двумя шурупами, отодрала ее от трухлявого косяка.

Узкие, кирпичные и довольно новые ступени, вели в глубь темного подземелья. Я подхватила тело подмышки и волоком, почти теряя сознание от усталости, стащила его вниз до плотно утрамбованного земляного пола подвала.

Желтый луч фонаря подрагивал в трясущихся руках, бегал по стенам, обшитым старым, сухим деревом, по полу без единого признака влаги, в леднике я искала собственно лед. Но его не было, ни единой снежинки или льдинки не было на полу ледника.

— Ненормальная, — громко сказала я сама себе, и пар клубами вырвался изо рта под луч фонарика, — а кто его сюда затащит, этот лед.

Я пристроила фонарь на старый ящик и подошла к Кириллу.

— Прости, — сказала и наклонилась. Я одернула на нем пальто, скрестила на груди тяжелые руки и, прощаясь, прошептала: — Ты здесь не надолго. День, максимум два. Обещаю.

Поднимаясь наверх, я опиралась о сухие доски стен, казалось, отпусти опору на миг и я скачусь вниз без сил подняться. Тяжелая свинцовая усталость сковывала движения, но я карабкалась вверх, думая о том, как много надо еще сделать. Надо дойти до дома, отмыть колеса коляски в чистом снегу, обтереть насухо и как-то, не знаю как, но дотащить коляску до крюка в прихожей и взгромоздить наверх. Надо избавиться от ножа, вещей и пледа — не потому, что ворсинки от пледа остались на пальто Кирилла, коляске Марии Германовны и смогут навести на меня, как на владелицу, я просто не смогу больше его видеть. Любимый, теплый и пушистый плед вызывал тошнотворное отвращение. Он словно саваном служил.

По дороге домой я нашла канализационный люк с решеткой и выбросила туда нож. Плед, рубашки и джемпер Кирилла оставила у самой частопосещаемой бомжами помойки, коляску волокла по самым глубоким и грязным лужам — не только дождь, но и грязь смывает все следы.

Остатка сил хватило только на то, что бы решить вопрос с коляской, — колеса повисли у входа в квартиру чистые и сухие. Резиновые сапоги, которые прежде я собиралась отнести на улицу и зашвырнуть в кусты, я только сполоснула и засунула на дно коробки с обувью соседей Сухомятко. У этих запасливых товарищей столько различной резиновой обуви всех размеров, что даже если обнаружиться одна лишняя пара, то реального удивления не получиться. Так оно и было, — подумают Сухомятко и приберут сапожки.

В половине девятого утра в мою дверь деликатно постучал Михаил Иванович Коновалов:

— Сонечка, простите, — прошептал сосед в замочную скважину, — мне бы душик принять. Куда ваш тазик переставить? Под ванну, можно?

— Конечно, Михаил Иванович, — хрипло крикнула я и начала просыпаться.

Головы не было. На подушке лежало чугунное ядро с ушами и пыталось думать. Верхние веки намертво спаялись с нижними и, отказываясь подчиняться приказам, дарили глазам спасительную тьму.

«Что там у меня по плану? — подумало ядро. — Кажется, стирка и посещение чердака?»

Одеревеневшее, чужое тело ломалось под тяжестью ядра, шея не могла оторвать его от подушки, хотелось начать утро со слез и жалоб. «Ну, почему, почему я не могу уехать к маме?! Спрятаться у нее на груди или даже под фартуком, и отрыдаться вволю?! Ну почему я даже пореветь нормально не могу?!»

Не можешь, шепнуло упрямство и придушило жалость. Вставай, работай, думай. Сегодня должен позвонить Назар Туполев, и ты обязана быть на месте. В своей коммуналке на диване, готовая к разговору и сосредоточенная, как никогда. Слабости это все для кисейных барышень, а ты у нас девушка трудящаяся, сама себе голова.

Но вот головы-то, как раз и не было. Желудок был, кишечник был, дрожащие конечности и сведенная болью спина так же имелись в наличие. Имелись так же слабость и готовая пролиться слеза, но главное — вернулся неизживный и острый приступ комплекса вины. Он был всепоглощающий, зубастый, готовый крушить любые чугунные ядра. Комплекс вгрызся в чугун и раздробил его не хуже яичной скорлупы. Я бы предпочла заплакать, но крепилась. Я бы хотела сбежать, но оставалась на месте. Разницей в желаемом и действительном, пыталась выправить закомплексованное сознание и подарила ему смутный вопрос-намек — может эти муки и есть искупление всего? Может быть с меня достаточно?

— Размечталась, — буркнула вслух и удивилась странному, каркающему звучанию голоса. — Все твои наказания еще впереди.

Попытка поставить тело вертикально ни к чему не привела. Набор интеллигентских комплексов хоть и изничтожил чугунное ядро, взамен набросил на бедную голову столько всяческих тяжелых дум, что голова сломалась под их тяжестью и рухнула обратно на подушку. Я стыдливо натянула на лицо одеяло и мысленно завыла: «Боже, что я вчера выделывала?!»

Судя по настроению и возрастающему отвращению к собственной персоне, день персона закончит, болтаясь в петле под люстрой.

Вчерашний день казался страницей, вырванной из детективного романа. Или даже нет. В детективных романах главное — мысль. Там сидят тихонько за компьютером умные тети и логическим путем находят убийцу. Я попала в дикий Голливудский триллер. Погонь и битых автомобилей еще не было, но лиха беда начало. Если бы вовремя не погас фонарь во дворе магазина, не известно до чего бы я со страху додумалась, вдруг сошла бы с ума и отправилась расчленять труп в ванной?