Оксана Обухова - Темная лошадка

Дождавшись очередной проверки, — топ-топ шаги по лестнице и обратно, — я быстро перевернулась на спину и начала сзади, усиленно ерзая, сдирать с себя джинсы. Скребла по пояснице руками, дергалась и изображала змею, сбрасывающую старую кожу.

К счастью, модницы в этом сезоне носили брюки на бедрах, к счастью, эти джинсы были мне чуточку великоваты, иначе, не расстегнув пуговиц, я бы из них не вылезла. Скотч плотно облепил штанины почти до гульфика, носком о пятку я скинула кроссовки, — тонкие и скользкие носки совершенно не мешали процедуре, — и где-то минут через пятнадцать-двадцать, выползла из штанов.

Трусы, хвала небесам, остались на месте.

С руками по-прежнему связанными за спиной, я села на колени, немного отдышалась и начала решать самый важный на нынешнем этапе вопрос: «Бежать сразу или поизображать немного крепкий сон?»

Времени на раздумья почти не оставалось. То, что меня не видно от лестницы, было абсолютно точно. Судя по шагам охранника, меня свалили в какой-то закуток, но скоро бандит снова спустится сюда, так что выбирать приоритеты приходилось наспех.

Первый казался безусловным — ни при каких обстоятельствах нельзя снимать повязку с глаз. Как бы ни было это заманчиво, как бы ни казалось это сейчас легко — достаточно найти какую-нибудь выступающую часть, подцепить скотч и, пусть с волосами, но содрать повязку с лица, — я получу зрение, но определенно потеряю надежду на бескровное разрешение ситуации. Мне ясно дали понять — вы живы до тех пор, пока не видели наших лиц.

И так, темнота остается. Если мои «шалости» будут замечены, в крайнем случае, отделаюсь парой зуботычин и окажусь в позиции «намбе уан». То есть, связанной, в той же позе, на том же матрасе, уже в одних трусах, но живая. Остальное напрямую зависит от того, как быстро я сумею разыскать-нашарить сброшенные брюки и кроссовки, — их надо прикопать под ворохом тряпья возле себя, и втянуть босые ноги под одеяло.

Кроссовки я нашарила ступнями, они валялись, если можно так сказать, «прямо под рукой», и не долго думая, каким-то чудом не перепутав правый и левый башмак, вбила в них ноги. Уф. Теперь штаны. Пятясь задом на шустрый крабский манер, уволокла джинсы под тряпье и, прибрав потяжелевшие от скотча порты в комок, укрылась одеялом. С трудом. Вцепившись в край зубами, попеременно подтягивая то один угол, то другой. Если кто думает, что это легко, пусть сам попробует. С меня семь потов сошло, пока я с одеялом управилась. Только по слабому дуновению сквозняка, я могла руководствоваться правильностью исполнения опаснейшего мероприятия — сквозняк отлично указывал с какого бока тело наиболее открыто, и откуда виднеются голые ноги.

О том, что бы разыскивать вонючее пальтишко и накрываться еще и им, нечего было даже думать. Оставалось только надеяться, что перемена пленницей позы подскажет похитителям правильный ответ — пальтишко сползло само, без помощи извне.

Не знаю какими цветами полыхало мое, разгоряченное усилиями лицо (по всей видимости, самыми отчаянными оттенками бордово-свекольного), поскольку пришедший с проверкой бандит участливо спросил:

— Сильно знобит?

Это был новый голос. Пожалуй, он принадлежал мужчине в возрасте.

— Угу, — кивнула я. — Не могли бы вы укрыть меня снова пальто? С головой.

Странную заботу проявил преступник. Он послушно поднял пальтецо с пола, тряхнул его несколько раз и накрыл до плеч.

— До макушки, пожалуйста, натяните воротник, я попробую заснуть.

— Крепкие нервы, — усмехнулся охранник.

— Нет. У меня подобная реакция на стресс. Он валит меня с ног, и я засыпаю.

— А-а-а, — протянул мужик, — бывает.

И накрыл меня с головой. И я тут же чуть от вони не задохнулась.

Как только шаги охранника стихли где-то за дверью, я осторожно, стараясь сохранить выпуклость покрывал, выползла наружу. Комок из джинсов и скотча остался внутри, древнее на ощупь пальтецо, топорщилось бугром (я даже вывернулась задом наперед и чуть-чуть вздыбила его для достоверности), встала на ноги и снова вернулась к наисущественнейшему вопросу — снимать повязку с глаз или нет? На этот раз временной запас у меня был более длительный.

Приподнять скотч слегка, не удастся. Липкая лента зафиксирует положение, и объясняй потом бандитам, что при их приближении глаза я честно зажмуриваю.

Вряд ли, поверят. Скорее пристукнут. Думай, Соня, думай.

Судя по разговору с молодым бандитом, Кутепов не сознался в том, что произошла ошибка, и пока бандиты спокойны. И Михаил Петрович и Туполев без раздумий заплатят любую сумму за мое освобождение, и в этом я была уверена.

Так стоит пугать похитителей щелкой у глаз или нет?

Пожалуй, все же нет. Неизвестно чем закончиться моя попытка побега, даже с развязанными глазами. Я не знаю, куда меня отвезли, не знаю, как надежно охраняют, и есть ли вообще возможность выбраться отсюда хоть зрячей, хоть нет.

И так, повязка остается на глазах. Но руки освободить стоит.

Крайне осторожно, полу боком, я сделала несколько шажков и уткнулась коленом в стену. Пошарив по ней руками, убедилась, что сложена она из досок, и попыталась двинуться дальше.

Не получилось. Бок уперся в какой-то выступ. Видимо, меня действительно держали в каком-то закутке.

Прижимаясь спиной, перебирая руками и осторожно, проверяя ступнями (эх, надо было в носках оставаться!) пол, я обогнула угол стены и сразу наткнулась на дощатый ящик. Он тихонько брякнул, — я замерла, — и успокоился.

Присев на ящик, я приспособила руки на его край, и начала с усилием тереть, приподнимать, скатывать скотч. Поддавался он туго и со скрежетом. Я пыхтела, скотч и ящик скрипели, казалось, от этих звуков зашевелилась вся вселенная. Нет, охранники не подавали признаков жизни, это я чувствовала себя скрипящей осью мироздания. Под черепной коробкой создавались странные видения — вокруг меня в пульсирующем танце, кружили звезды, со звоном взрывались сверхновые и уши, словно черные дыры, втягивали в себя любой звук. Ось мироздания боролась с липкой лентой. Критерии несоизмеримы, но иногда песчинка губит паровоз. Застревает в шестерне, крошится на стыке и пускает поезд под откос.

Трудолюбивая ось и край ящика победили липкую ленту. Измочаленный скотч скатался в жгут и сполз с рук.

Перевести руки в нормальное положение получилось только с болью. Вывернутые назад плечи привыкли к этому положению и ныли как два огромных свежих синяка. Но боль глушилась радостью, ощупывать темноту не задом или полу боком, а своим порядком, это счастье — растопырить десять пальцев и вперед!

А впрочем… зачем растопыривать? Освобожденные пальцы способны выполнить и более тонкий маневр.

Осторожно поддев последним уцелевшим когтем край липкой ленты, я немного отлепила ее от щек и — о чудо! — прозрела! Картонный панцирь скотча легко зафиксировал прореху, прореха же легко убиралась стоило только чуть-чуть надуть щеки. И это было замечательно. Для появившихся внезапно бандитов я должна остаться послушно-ослепшей. То есть, если враг рядом, Соня надувает щеки и повязка прилипает обратно, если врага нет, Соня отважно исследует территорию: качественно втянутые щеки позволяют увидеть не только колени и пузо, но грязный земляной пол, а так же всевозможные ямы и препятствия.