Фаина Раевская - Пятнадцать суток за сундук мертвеца

— Так я могу увидеть Афанасию Сергеевну? — напомнил он.

— Смотрите, — пожала я плечами и картинно подбоченилась.

Александр Михайлович с минуту таращился на меня, а потом растерянно произнес:

— A-а… ну… да… Вы это…

Он провел руками по своим стриженым и идеально уложенным волосам.

— Вот именно! — радостно кивнула я, коснувшись своих волос.

— У-ух! — облегченно выдохнул гость. — Не узнал! Вообще-то, хорошо, мне даже нравится, хотя и не очень-то привычно.

Я нахмурилась и предложила Александру Михайловичу пройти. В большой комнате, забившись в угол дивана, сидела Клюквина и обиженно смотрела на мир. Увидев меня в сопровождении мужчины, она затравленно зыркнула по углам комнаты и нахохлилась еще больше. Всем своим видом Клавдия демонстрировала безграничное презрение к представителю силового ведомства.

— Кхм… — робко кашлянула я. — Знакомьтесь, это — моя сестра, Клавдия. Клавочка, а это — Александр Михайлович, мой знакомый. Он по делу…

Клавка еле заметно кивнула и уставилась в потолок демонстративно-скучающим взглядом. Гость неуклюже топтался посреди комнаты, а я от волнения напрочь забыла о правилах хорошего тона. Молчание явно затягивалось.

— Чай, кофе? Может, минералки? — неожиданно пришла на помощь Клюквина.

— Ага… — крохотным эхом отозвалась я. — Вы садитесь, Александр Михайлович…

— Я лучше присяду, — улыбнулся он, усаживаясь на диван. — Сесть я всегда успею! А вот чайку, пожалуй, выпью.

Мы с Клавкой потащились на кухню.

— Вот садюга, прости господи! — ворчала себе под нос сестра. — Чайку ему подавай! Пришел арестовывать, так арестовывай! Чего нервы людям трепать? — И, подумав, добавила: — Гад!

От волнения Клавка перепутала ударения, и у нее получилось как-то по-деревенски: людям. Я умилилась, и глаза моментально заволокло слезами.

— Клавочка, — торопливо заговорила я, чтобы не разреветься, — значит, ты думаешь, он нас пришел арестовывать?

— Ха! А ты сомневалась? Конечно, зачем же еще? Ведь не ради твоих прекрасных глаз и полу-лысой головы?!

Я задумалась. Честно говоря, во время своих набегов на школу Александр Михайлович пытался оказывать мне кое-какие знаки внимания. То подгладывал угощения в тарелку, то подливал в рюмку напитки. При этом он смущенно краснел, странно косил глазами и немного заикался. Если напрячься, то с большой натяжкой все эти действия можно назвать ухаживаниями. Во всяком случае, сейчас мне бы этого очень хотелось.

Тяжело вздохнув, я подхватила вазочку с вишневым вареньем (лучшее произведение Клюквиной!) и обреченно зашагала следом за сестрой в комнату.

Чаепитие проходило в гробовом молчании. Время от времени Клавка бросала на Александра

Михайловича взгляды, полные ненависти и холодного презрения. Впрочем, цели они не достигали: гость невозмутимо пил чай, уставившись на дно чашки. Такая обстановка действовала на меня угнетающе. Я просто физически ощущала, как в душе нарастает паника. Терпеть это дольше было невыносимо, поэтому я отчаянно бросилась на амбразуру:

— Александр Михайлович, скажите, в тюрьму можно взять сапожки на каблуках? Итальянские, я их и не носила почти…

Александр Михайлович поперхнулся чаем и мучительно закашлялся. Клавка с явным удовольствием замолотила кулачками по его широкой спине.

— В ка-какую тюрьму? — утирая слезы, спросил бедняга.

— Ну, откуда ж я знаю? — пожала я плечами. — Хотелось бы, конечно, туда, где более комфортно…

Глаза гостя стали наполняться тихим ужасом. Он вжался в спинку дивана и изумленно моргал.

— А… Ну да… К-конечно, — в сильном волнении произнес Александр Михайлович. — В-вы в тю-тюрьму собрались?

— Ну, хватит! — рявкнула Клюквина. — Чего комедию ломать? Пришел арестовывать, так арестовывай! И нечего зря варенье жрать!

Клавка протянула вперед руки, ожидая, что на ее запястьях вот-вот защелкнутся наручники. Я с неохотой последовала ее примеру. Александр Михайлович запаниковал. Он переводил взгляд с меня на Клавдию и, кажется, проклинал минуту, когда явился сюда.

— Ну, что смотришь, как старый еврей на веник? Действуй, Саня! — поторопила гостя сестрица.

— У м-меня н-нет ордера… — пролепетал Александр Михайлович.

— Потом получишь, — отмахнулась Клавка. — Хотя, конечно, это безобразие. Пришел арестовывать опасных преступников один, без ордера… Может, у тебя и наручников нет?

Александр Михайлович отрицательно помотал головой и стыдливо потупился. Клюквина презрительно поморщилась:

— Эх, милиция! Один в обморок падает от трупов, другой — без наручников… Ладно, пойду поищу веревку. Вроде была где-то на антресолях…

Бормоча себе под нос разнообразные эпитеты в адрес всей милиции в целом и отдельных ее представителей, в частности нашего гостя, Клавка покинула комнату. Я сильно нервничала и методично уничтожала варенье, почти не ощущая его вкуса.

— Странная у вас сестра, Афанасия Сергеевна, — нарушил молчание Александр Михайлович. — Зачем она так стремится за решетку?

— Так мы ж двоих мужиков убили, — пояснила я, не отрывая взгляда от вазочки с вареньем. — Нас теперь вся милиция разыскивает. А вы вот нашли… Вам, наверное, теперь премию дадут или даже очередное звание!

Я негромко всхлипнула и замолчала. Известие о чудовищном злодеянии, совершенном нами, во-зымело странный эффект. Михалыч внутренне подобрался, вцепился в столешницу журнального столика и, подавшись вперед, приказал:

— А ну, рассказывай все по порядку, кого вы там замочили, когда и за что.

Уловив суровые нотки в его голосе, я негромко ойкнула и принялась заваливаться набок. Александр Михайлович довольно резво подскочил к креслу, где я зашлась в агонии, схватил меня за плечи и два раза хорошенько встряхнул. От встряски мозги встали на место, я судорожно вздохнула и прошептала:

— Саша, ты нас арестуешь?

— Посмотрим, — хмуро ответил Михалыч.

Я еще раз всхлипнула и начала «колоться». За этим процессом и застала меня Клюквина, вернувшись в комнату с мотком бельевой веревки в руках.

— Афоня, замолчи немедленно! — заорала она, гневно топая ногами. — Он не имеет права! Мы без адвоката ничего говорить не должны… Это милицейский произвол! Знаем, читали и по телевизору показывали! Оборотень в погонах!!

Александр Михайлович несколько мгновений внимательно слушал пламенную речь Клавдии. Затем ему это, видимо, надоело, он медленно поднялся во весь свой двухметровый рост, набрал в грудь побольше воздуха и гаркнул:

— Молча-ать! Смр-рно!!

Клавка захлопнула рот, схватилась за сердце и медленно осела на пол. Уже на полу она принялась разматывать веревку, чему-то блаженно улыбаясь.

«Батюшки, да она свихнулась! — обожгла меня догадка. — Оно и понятно, разве ж можно так на живого человека орать!»