Роман Лозанов - Простите меня, москвичи

Нет! Не может быть! Я осторожно протянул руку и потрогал бандюка за гимнастерку. Сиськи бля! Баба! Вот те на! Сколько воюю, а ни разу женщин-боевиков не видел. Хотя слыхал, что биатлонистки сюда приезжали поснайперить, то ли литовки, то ли эстонки.

Е-мое: так что же мне с ней теперь делать? Я быстро ощупал застывшее от ужаса тело, на предмет присутствия у него оружия и боеприпасов. Рука кроме обнаруженных недавно сисек, больше ничего не нашла. Значит, ходит бандитка налегке, чтобы смыться побыстрее после совершенного ночью, очередного преступления. Видимо правильная тактика. Отбрось эта дура по дороге еще и ружье – точно бы ее не догнал. «И чем это оно ей так дорого? Почему она винтовку то не выбросила» – размышлял я, продолжая деликатно (баба все ж) шлепать по телу своей, вымазанной прудовым илом, ладонью. И тут моя рука наткнулась на сырое пятно, растекшееся у снайперши по брюкам. Надо же ссыт эта тварь и в самом деле как настоящая баба – с перепугу. Интересно когда она помочиться успела: до того как я ее нагнал или после? Скорее всего и до и после, и по всякому такому поводу. Плохи же дела у бандитов, раз такую ссань на дело посылают.

Здесь я поймал себя на мысли, что никак не могу разозлиться на эту дуру. А почему? Да кто его знает? Может со смехом моя злость уже вылетела. Или просто потому, что на баб я в принципе не обижаюсь. А до сей поры и руку-то ни разу не поднимал.

Мы находились где-то в конце пути между селением и нашим батальоном, занявшим позиции километрах в семи от места моей геройской стычки со снайпершой. И я решил ждать своих парней на этом месте. Все равно они попрутся сегодня в село наводить разборки. Оставаться на месте было безопаснее, чем конвоировать эту бабу в батальон. Я еще не забыл о вражеском наблюдателе, который возможно крадется сейчас по этой дороге. Нарваться на шальную пулю я не хотел. На эту пулю я лучше насажу любого ночного прохожего, который не отзовется на сегодняшний гарнизонный пароль. Кроме того мне было почему-то стыдно. Ведь в принципе, я все-таки не воюю с бабьем. Снять, что ли ремень и отжучить эту снайперилу по мягкому месту, а потом зарачить пинка и пусть шурует откуда пришла. Или ударить пару раз прикладом по пальцам, чтобы навсегда отучилась оружие в руки брать.

– Эй! Давай поднимайся! – скорее участливо, чем требовательно, приказал я, замершему в ожидании своей участи, телу.

Два раза ее просить не пришлось. На фоне светлеющего предрассветного неба, прямо передо мной, выросла фигура девушки, или, может, молодой женщины. Еще не рассвело, поэтому лица у нее не было видно. Но, по растрепавшимся от бега волосам, по, едва различимой, нежной линии губ и профилю носа, угадывалось, что она еще далеко не старуха. А совсем даже наоборот. Член в моих штанах слегка шевельнулся. «Трахнуть ее что ли? – пронеслась в голове шальная мысль». Да, не… Я не насильник и не мародер, как некоторые опустившиеся контрабасы. Я – честный воин! Это мое кредо. Может потому-то и жив еще. Бог ведь – он все видит!

– Ну, че, давай знакомиться? – ехидно сказал я, демонстративно отставляя в сторону винтовку. – Эта тощенькая бабенка не представляла для меня опасности, даже удивительно: как я ее с первого удара не убил? И конечно же я ее совершенно не боялся. А вот она, кажется, относилась ко мне со страхом. Слышно было, как постукивают ее зубы.

– Имя! – уже более определенно приказал я.

Она не ответила, но зубы стали стучать сильнее.

– Имя, бля!

– Полли – сквозь зубную дробь выдавила она из себя.

– Номер бригады, части, взвода, бандформирования? Кто тобой руководит – сука?

– Никто. – тихо сказала она и заплакала.

– Плачешь, да? А над твоими подарками для матерей – цинковыми посылочками отсюда, никто плакать не будет? Ты одна такая нежная? – Кажется, я стал заводиться, некстати вспомнился последний убитый «срочник», упакованный в грязный мешок.

– Последний раз спрашиваю: кто тобой руководит? – я протянул руку к винтовке.

– Стойте! Я скажу! Только не убивайте! У меня ребенок маленький! – закричала она.

– Да? Неужели маленький? А у других детей нету что ли? Ты хоть знаешь сколько людей из за тебя осиротели? – я начал дергать подклинивающий затвор винтовки, пытаясь перевести его в боевое положение. Нет, я определенно завелся. И сейчас тупо грохну эту суку, за все ее жестокие ночные преступления. За Батю, за убиенных пацанов, за титановую челюсть сержанта, за все…

Она поняла мои намерения и стала быстро-быстро говорить: – Это дядя Арсен, клянусь, отец моего мужа. Он меня заставил. Когда мужа убили он пришел к нам в дом и сказал, что теперь я должна отомстить за смерть его сына. Я сказала… сказала, что не могу, не умею, не хочу это делать. Тогда он забрал моего ребенка, мою маленькую девочку. Он унес ее куда-то, пообещал вернуть только после того как я принесу ему уши какого-нибудь русского.

– А так ты за ушами пришла? – зло прошипел я, отбрасывая винтовку в сторону и берясь за рукоятку ножа. – Тебе мало шестерых трупов, хочешь еще и уши унести?

– Не убивала, я никого, это отец мужа ходил сюда. Мы, с подругой, в Грузии подготовку проходили, в лагере для наемников. Стрелять учились там, мины ставить. Вчера только вернулись. И сразу же на задание!

– Так у тебя подруга здесь? – я внимательно посмотрел на дорогу, затем на скалы вокруг. – Так это она у тебя корректировщиком подрабатывает?

– Подруга сбежала еще на границе. А я куда от ребенка сбегу?

Голос у нее был приятный. Говорила она на нормальном русском языке, почти без акцента. Светлеющее небо четко подтверждало догадку о юном возрасте снайпера – неудачницы. Как изображение на негативе в ванночке с фотореактивами, передо мной проявлялись черты симпатичной молодой брюнетки не более двадцати трех лет от роду.

Однако все эти нежные факты меня уже не волновали. Я решил, что она все врет. А врать нехорошо! Когда меня пытаются надуть, я становлюсь опасным до такой степени, что начинаю побаиваться сам себя. Настолько это возмущает. Все-таки я не первый день живу на свете, не мальчик уже давно. Наивность и глупая неосмотрительность осталась далеко за порогом гражданской жизни, а может, я похоронил ее на развалинах какого-нибудь аула, еще в первую мою поездку в этот край.

– На колени, сука! – по змеиному прошипел я еще крепче сжимая рукоятку торчащего за поясом ножа. – Это ты кому все рассказываешь? Это ты мне все рассказываешь? Да я уже два года здесь воюю, изучил вас, обманщиков, вдоль и поперек. Вы все тут не при делах. Как же! Иди, бабушке расскажи свою сказку на ночь. Она поверит. Но не я, блядь… Быстро говори всю правду, пока я тебя не замочил!

– Давай, давай подонок – режь меня, стреляй! – закричала она, разрывая пуговицы камуфляжной куртки на своей груди. – Убей меня! Вбей меня в землю, изнасилуй, порви, сожги! Как вы, собаки, любите это делать! Только я сегодня первый раз стреляла по человеку. И все потому, что у меня дочку отобрали. А у вас, у тебя, если бы отняли ребенка, что бы ты стал делать?