Влад Авилов - Однажды случилось…

– Ну что?

Amsterdam. Poste restantе, по – русски прочел текст Аркаша.

– Конверт мы конфискуем.

– Так, сынки…, – начал было дед Терентий.

– Высшие государственные интересы, – оборвал Микола и поднес к его носу свой здоровенный кулак. – Смотри мне.

Amsterdam они нашли довольно быстро. Он оказался столицей государства Нидерланды.

– Так от него до Брюсселя рукой подвть, – воскликнул один из членов правительства, водя пальцем по карте Европы, которая висела в кабинете президента, и на которую он самолично нанес столицу независимого Европейского государства Мочалки.

С остальными двумя словами оказалось сложнее, вернее с последним.

Первое после всеобщей усиленной мозговой атаки они расшифровали. Подавляющим большинством голосов, при одном воздержавшемся, было установленно, что второе слово означает почта.

– Какая же это почта? – рассеянно повторял Лаврентий Петрович, неотрывно барабаня пальцами по крышке стола. – Слышь, Аркаша. Ты у нас все – таки глава внешнеполитического ведомства, должен знать.

– Пошлите меня в командировку, узнаю.

– Куда?

– Так хоть в Амстердам.

– На какие шиши, – внес протест министр финансов, – на свои, пожалуйста, хоть сегодня подпишу.

– Какие свои, какие свои, – разволновался Аркаша. – Откуда у меня баксы, уж не с вашей ли зарплаты?

– А кто нашим магазином в райцентре заведует? Небось, уже давно тайный счет в оффшорном банке открыл, – не унимался министр. Он до сих пор считал несправедливым решение президента поручить магазин Аркаше, а не ему, министру финансов и не упускал малейшего повода лягнуть последнего.

– Сколько на том счете? – полюбопытствовал президент.

И вы туда же, Лаврентий Петрович! Подлая это клевета, хоть завтра на меня КРУ насылайте.

– Пришлем, не переживай, – злорадно подтвердил министр, – не дай бог недостачу найдем. Тогда методом революционной целесообразности, – он повертел пальцами вокруг шеи и показал рукой на потолок, – никакой пощады к расхитителям капиталистической собственности.

До того, еще в колхозе, он служил бухгалтером-счетоводом. Поскольку в последнее время считать было особенно нечего, зарплату перестали не только платить, но и даже начислять, работой себя не утруждал и давно позабыл все, чему его учили на курсах.

– Какая революционная, какая целесообразность, – заскулил Аркаша, почувствовав угрозу, – у нас рыночные отношения и демократия, Хоть бы вы, Лаврентий Петрович, сказали этому арифмометру.

Микола молча переводил взгляд с одного спорщика на другого. В его глазах зажигались и меркли красные огоньки. С каким удовольствием он услышал бы сейчас команду: «Фас!» Все равно на кого. В принципе, к Аркаше он относился лучше, но для приказа хозяина это не имело никакого значения. Впрочем, кто у нас любит бухгалтеров.

– Ладно, хлопцы, побазарили и хватит, – Лаврентий Петрович обвел взглядом кабинет. – У меня идея появилась. Моего бывшего подельника по райкому, в смысле соратника, – поправился он, – бросили почтой руководить, он наверняка должен знать, что означает это слово. Вот так, голуби мои, что бы вы без меня делали. Старые связи – великая вещь.

Присутствующие дружно закивали.

Лаврентий Петрович вытащил из ящика стола старый справочник телефонов районной АТС, нашел нужный номер.

На том конце долго не брали трубку, наконец, недовольный голос рявкнул:

– У провода.

– Ты, Михаил? – спросил Лаврентий.

– Ну, я. А ты кто?

– Не узнаешь?

Воцарилось долгое молчание.

– Райком помнишь?

– Лавруша, неужели ты?

– Вспомнил, как поживаешь?

– Твоими молитвами, – хохотнул Михаил. – Твоими молитвами. Слушай, Лавруша, у нас в городе какие-то глупые слухи ходят про ваши Мочалки.

– Какие? – невинным голосом поинтересовался Лаврентий.

– Что вы отделились от нас, самостоятельными стали.

– Мы теперь независимое европейское государство Мочалки и я, между прочим, его президент. Расти надо, Миша.

– У тебя, что, крыша поехала? Может это какой – то финт?

– Вижу, не врубился ты, Михаил, в текущий момент.

– Почему? Очень даже врубился, – Михаил вожделенно посмотрел на разлитый коньяк и полураздетую грудастую телефонистку, которую он пригласил в кабинет для деловой беседы. – Ты, кстати, меня от важного, можно сказать, государственного дела отрываешь, Говори, чего звонишь.

– Письмо у нас международное есть, вместо обратного адреса напечатаны два слова. Не можем в них разобраться?

– А я причем. Отродясь никакого языка не знал. Мне и в школьный аттестат тройку поставили только потому, что мать с подарками ходила.

– Погоди, Михаил. Эти слова на конверте, они как бы штемпелем оттиснуты, наверное, стандартные какие-то слова. Ты же почтой руководишь.

Ну и что. Я и банно-прачечным комбинатом заведовал, так должен знать, кто какие подштанники носит?

Ошарашенный железной логикой бывшего подельника по партии Лавруша озадаченно молчал.

– Ладно, Лавруша, не переживай. Помогу я тебе. У нас один старичок работает, все шельмец знает. Иногда даже завидно становится. У тебя факс есть?

– Чего?

– Темный ты, Лавруша. Как ты мне эти слова передашь?

– Ну, – Лаврентий Петрович пожевал губами, тупо глядя на конверт, – мой министр иностранных дел их понашему прочитает.

– Ты мне еще на украинском языке их скажи, – он снова хохотнул, глядя на две полусферы, вываливающиеся из блузки. Хорошее настроение его не покидало. – Ладно, давай побыстрее. Ко мне как раз сотрудница зашла, очень, тебе скажу, человек эрудированный. Во всех отношениях. – теперь он хихикнул. – Все при ней, а опыт какой, ты представить себе не можешь. Считай, что тебе повезло. Только давай быстрее, уже взял ручку.

Аркаша взял телефон и медленно по буквам процитировал слова.

Некоторое время из трубки доносилось тихое потрескивание, видно ее прикрыли ладонью. Затем она снова ожила.

– Ну и темные вы, Лавруша, в своей тьму тараканьей Мочалке. Это даже я знаю. Понашему они означают «Главпочтамт. До востребования».

Ладно, будь здоров, некогда мне.

В трубке щелкнуло. Лаврентий Петрович обвел взглядом собравшихся.

– Главпочтамт. До востребования, – наконец сказал он.

В кабинете повисло тягостное молчание. Никто не рисковал высказаться первым.

– Да, – наконец выдохнул премьер-министр.

– Это все равно, что на деревню дедушке, – поддержал его Аркаша.

Единственная фраза, которую он запомнил из всей русской литературы да и то, только потому, что учительница пол года пыталась заставить его прочитать рассказ Чехова и все-таки добилась своего. Вот была стерва.

– Какую деревню, какому дедушке? – с хмурым подозрением уставился на него президент.