Александр Терентьев - Миссия «Двойник»

– Рядовой, дай-ка хорошую очередь по верхушкам окон… Аккуратненько. Второе отделение – попробуйте подобраться вплотную к стенам, в «мертвую зону». Капрал, командуйте!

Пулеметчик знал свое дело – пули дружно прошлись по верхним стеклам, защелкали по бревнам дома, откалывая длинные острые щепки от переплетов и косяков. Не успела затихнуть очередь, как гестаповец напомнил о себе голосом мегафона: «Только живыми!!!»

– Ну, живыми вы нас хрен возьмете! – Бикбаев чуть выглянул из-за мощного косяка и дал короткую очередь – одна из касок дернулась и, ткнувшись в землю, замерла.

– Да мне и мертвым у них делать нечего! – сварливо отозвался Пахомов и швырнул во двор очередную гранату. – Это не гранаты, а дерьмо на деревянной длинной палке! Одно слово – немецкие! Командир, а дело-то наше табак… Если они сейчас дружненько ломанутся – нам их не перестрелять… Сдал нас кто-то… Чуешь, Бикбаев, что толкую-то?

Пахомов на секунду отвернулся от окна и скользнул взглядом по хозяину дома, пугливо прижавшемуся к выступу облицованной кафельными изразцами печке. Белогорцева с обиженным лицом притулилась в самом глухом и безопасном углу, в одной руке сжимая вальтер, а другой прижимая к себе обшарпанную коробку радиостанции – выполняла приказ командира группы, заявившего, что без связи группе – конец и радистка просто не имеет права рисковать.

– Если пан думает, что швабов навел на вас я, то пан ошибается! – лицо хозяина явки слегка побледнело и выражало явное возмущение. – Если бы я работал на гестапо, разве я сейчас сидел бы тут с вами, под пулями?!

– Командир, а у них огнеметчик… Спекут они нас как курят! – Пахомов вновь дал короткую очередь, в ответ раздались недружные выстрелы винтовок и длинная пулеметная очередь. Несколько пуль с противным хрустом щелкнуло по печным изразцам, высекая острую крошку. – Слышь, командир, я их прижму чуток, а ты попробуй пулеметчика снять…

Поп выставил ствол над подоконником и дал длинную, на полрожка, очередь, не давая немцам поднять голов. Бикбаев тщательно выцелил пулеметчика и, затаив дыхание, плавно потянул спуск. Пулеметчик дернулся и, раскинув руки, отвалился от пулемета, ствол которого сиротливо уставился в небо.

– Есть! – Пахомов ликовал, но тут же какой-то нехороший звук заставил его обернуться. Бикбаев осел под окошком, лицо вдруг стало каким-то растерянным, а в груди что-то мокро хрипело и хлюпало. Тут только Пахомов заметил, что на груди командира расплываются мокрые пятна вокруг двух вроде и совсем нестрашных дырочек.

– Леш, кажется… кранты мне… – на губах судорожно сглатывавшего Бикбаева пузырилась розоватая слюна. – Планшет возьми… там карта. Леша, мы должны выполнить задание, понимаешь?! Должны. Ты везучий, Поп, вырвись отсюда… Командуй…

– Если пану будет угодно… – хозяин несмело взглянул на Пахомова. – Там дверца во внутренний двор. Можно попробовать пробраться в конюшню… это может быть шанс…

…Огнеметчик вновь повел длинным соплом и в сторону сараев метнулась оранжевым облаком длинная огненная струя зажигательной смеси. Рядом с сараями уже лениво горела большая скирда видимо сыроватой соломы, поскольку дым клубился густой и серо-желтый, а огня было почти не видно… Похоже, операция близилась к концу. Солдаты все-таки подобрались вплотную к стенам, и двое уже взламывали входную дверь, на совесть сколоченную из толстых, двухдюймовых досок. Наконец дверь подалась и рухнула внутрь сеней. Солдаты рванули вторую, незапертую, дверь, ведущую внутрь дома. Сидевший у стены парашютист с усилием поднял пистолет и дважды нажал на спуск, затем, упреждая кинувшихся к нему солдат, неожиданно быстро ткнул ствол в подбородок и выстрелил…

…Тяжелое полотно двустворчатых ворот конюшни с грохотом отворилось, и из проема выметнулись три всадника. Кое-как взнузданные лошади испуганно шарахались, не очень-то слушаясь седоков. Пахомову стоило огромных усилий хотя бы немного усмирить перепуганных животных, поскольку в случае пожара конь обычно скорее сгорит заживо, чем выйдет из горящей конюшни! Титаренко с Белогорцевой, нахлестывая лошадей, перемахнули через невысокую изгородь и, прикрываясь обильными клубами дыма, ползущими от горящего стога соломы, устремились к опушке леса. Лошади, похоже, с удовольствием оставляли позади страшную усадьбу, где грохотали выстрелы и начинал бушевать огонь…

…Пахомов на пару секунд задержался, заставляя своего коня подскочить чуть ли не вплотную к автобусу, уже щеголявшему обильной россыпью дырок от пуль.

– Чай кончился, ребята, один лимон остался! – Поп взмахнул рукой, и ребристая лимонка влетела сквозь разбитое стекло внутрь автобуса. Не дожидаясь, когда грохнет разрыв, всадник вслепую дал очередь по бестолково засуетившимся немцам, пытавшимся не то укрыться, не то срезать всадника, не то поймать лошадь вместе с кавалеристом, и рванул вслед за подрывником и связисткой… Вслед понеслись беспорядочные выстрелы и взревели мотоциклы, явно намереваясь кинуться в погоню.

Пахомов уже почти догнал товарищей, и тут сквозь рев мотоциклетных двигателей простучал пулемет и лошадь под Белогорцевой вдруг издала ржание, скорее похожее на визг, и грузно грохнулась оземь. Лиза едва успела соскользнуть и растерянно заметалась, потом метнулась к лесу, но в следующее мгновение поняла, что от мотоциклов ей не уйти, и вновь застыла на месте… Копыта пахомовской лошади взметнулись едва ли не у самого залитого бледностью и ужасом лица, и Лиза, стряхивая оцепенение, услышала взбешенный крик Пахомова: «Мать-перемать… прыгай!!!» Белогорцева неуклюже подпрыгнула, одна рука Попа бесцеремонно рванула ее за пояс, помогая сесть позади всадника, а вторая уже яростно нахлестывала коня…

Немецкий мотоцикл привык к хорошим автобанам и ухоженным дорогам проселков, а вот к езде по вспаханному полю даже мощный армейский «Цундап» относится как к грубому насилию и издевательству. Мотоциклы сначала слегка увязли, а потом уже, обиженно взревев, дернулись раз-другой и вовсе заглохли.

…Вслед за солдатами в дом торопливо вбежал «штатский», увидел мертвого парашютиста, перевел злобный взгляд на второго, оказавшегося в доме, – солдаты уже скрутили пожилого хозяина явки русских диверсантов, под глазом поляка стремительно расплывался огромный кровоподтек.

– Где?! – в голосе гестаповца плескалось и явно перехлестывало через край бешенство. Он подскочил к пленнику и наотмашь ударил его по лицу. Поляк испуганно дернулся и запричитал, пытаясь закрыться руками, за которые его крепко держали солдаты.

– Пан оффициэр, эти русские силой ворвались в мой дом! Богом клянусь, я ни в чем не виноват!! О матка боска, пся крев…