Майкл Иннес - Остановите печать!

Долгие годы Паук преданно служил для развлечения нации. Однако мистер Элиот, воспитанный с верой, что жизнь не может быть только веселой, но должна порой восприниматься серьезно, а фантазии в ней отведено строго ограниченное место, стал все больше и больше тревожиться, замечая, как повышенный спрос на Паука начинает отнимать практически все его силы и энергию. На многие месяцы без передышки ему приходилось погружаться в мир абсурда и нелепых фантазий, которые нормальный человек может принимать только в умеренных дозах, расположившись вечерком отдохнуть с книжкой у камина. Мистер Элиот жил так, словно бы проводил все свои дни в кинотеатре во время сеансов или за беспрерывным просмотром театральных пьес. И, пожелав прервать этот процесс и вернуться к нормальной жизни, он знал, что пожилая леди-драматург и другие прихлебатели, которых в великом множестве собрал вокруг себя Паук, начинали трепетать за свой кусок хлеба – или уж теперь скорее торта. Добросердечному по натуре мистеру Элиоту хотелось все же думать, что речь идет о торте для всех них, ибо это в какой-то степени скрашивало разочарование, которое принес ему Тимоти. Поскольку сын в итоге так и не стал учеником Итона. Не по годам развитый ребенок рано приобрел интерес к разнообразным формам образования, что в сочетании с недетской силой воли привело его в скромную школу с совместным обучением [3] В Итон и Хэрроу принимали только мальчиков. , которую отец смог бы себе позволить, не написав ни строчки популярной беллетристики. И потому мистеру Элиоту приходилось утешаться тем, что его писательская деятельность принесла неожиданное процветание многим достойным людям. Но, как вскоре начали подозревать его знакомые, он определенно пресытился своим героем и устал от собственного детища.

Постоянные метания и перемены в характере Паука стали несомненным следствием этой пресыщенности. Приходил момент, когда мистер Элиот уже терпеть не мог своего героя в его нынешнем виде, и тогда наступало время экспериментов. Причем всякие перемены, поначалу повергавшие издателей мистера Элиота в состояние прострации и плохо скрытого страха, по какой-то странной и непредсказуемой причине неизменно встречали одобрение широкой публики. Самые строгие критики и рецензенты подчеркивали сложность натуры Паука, постепенное развитие и созревание его характера, а когда он наконец целиком и полностью перешел на сторону закона, эту метаморфозу с одобрением восприняли как вполне логичную в первую очередь многие представители клерикальных кругов, истовые проповедники добродетели. И по мере того, как Паук стал преследовать злодеев и наказывать их самым драматическим образом по всей планете, даже сам мистер Элиот порой начинал проникаться иллюзией, что создал нечто вроде вселенской полиции для поддержания повсеместного порядка.

Сочинители всех мастей не раз описывали странные воздействия, которым подвергались в повседневной жизни со стороны своих персонажей. Создания писательского воображения, как считается, оказывали влияние и давление на своих авторов и даже порой подменяли собой их истинные личности. А если представить, что литератор создал только одного, но очень мощного героя, превратившегося в постоянного спутника его жизни, совершая совместные невероятные подвиги, оборвать серию которых способна одна лишь смерть, можно только опасаться, до какой степени такой герой становится доминирующим фактором в жизни творца. Вероятно, так и произошло в случае с мистером Элиотом. По крайней мере, очевидно, что к финальной фазе существования Паука его личность и персона мистера Элиота не всегда уже заметно отличались друг от друга. Появился, например, совершенно неожиданный роман, в котором раскрылась прежде незнакомая читателю сторона жизни Паука – его талант писателя. Причем темами его сочинений были главным образом индийские тигры и факиры. И одновременно не только возникло некое литературное содружество между Пауком и его верным соратником – бывшим инженером, в роман проникла абсолютно реалистическая и лишенная всякой романтики сюжетная линия, посвященная проблемам английских земле-владельцев и общему положению сельского хозяйства в стране. И против этой опасной тенденции в творчестве мистера Элиота готовы были выступить многие кровно заинтересованные в ее искоренении стороны.

И было отчего встревожиться. Во все большей степени сам мистер Элиот и его приземленные интересы постепенно проникали в мир, где прежде единолично властвовал Паук. И кое-кто уже начал заинтригованно обсуждать, не идет ли одновременно другой процесс – проникновение Паука в мир и повседневную жизнь мистера Элиота? Мнение последнего на сей счет оставалось неизвестным. Вероятно, ничего подобного не происходило. Внешне он выглядел спокойным. Интересно отметить, что никто из близко знавших мистера Элиота людей даже мысли не допускал, что тот мог страдать неуравновешенностью или тем более нервным расстройством. Но те же близкие знакомые подметили, что он больше не появлялся в выставочных залах Королевской академии художеств, как и на матчах Итона против Хэрроу, что давало повод для подозрений: что-то с ним все же неладно. И не раз высказывалось мнение, что утомленный Пауком до предела мистер Элиот испытывал к нему тихую ненависть.

Так обстояли дела к тому моменту, когда случилось главное событие.

Ноябрьский вечер в Оксфорде. Воздух не только сырой, застоявшийся, но и предательски холодный. Туманные испарения, поднимающиеся робкими привидениями и застилающие видимость в дальних концах улиц, создают по всему городу акустические трюки, обманывая слух, словно изнывающие от скуки радиотехники, то включающие, то выключающие звуковые эффекты в студии. Молотки каменщиков, занимающихся починкой мостовых, веками уберегая брусчатку от губительного воздействия природных факторов, в вечерней тишине стучат как десятки пишущих машинок одновременно. Небо делается на глазах свинцовым, меняя сизый оттенок на пепельный. Лишь кое-где солнце пробивается сквозь тонкие разрывы облаков и высвечивает их по краям пушистой бахромой. В наступающих сумерках готический, тюдоровский, греческий и венецианский стили сливаются в подобие фантастического архитектурного сна, полного бредовых фантазий. И туман, словно пользуясь наступающей темнотой, начинает жаться, сгущаясь, к стенам и бастионам, как будто первые основатели города, которых ограбили и с позором выгнали, теперь крадутся в ночи, чтобы отвоевать потерянное.

– Уэбстер!

Молодой человек, внезапно выскочивший из сторожки привратника, никак не прореагировал на оклик. Он был стройным, атлетически сложенным, но одет был совершенно нелепо. Вокруг шеи он обмотал свитер, полотенце, спортивную куртку и длинное кашне. Зато снизу красовалась только обувь и коротенькие шорты, скроенные так, словно сидение на корточках представляло собой единственно естественную позу для мужчины. Впрочем, столь необычное одеяние вполне естественно для только что вернувшегося с реки, и странной в этом молодом человеке выглядела лишь чрезвычайная поспешность движений. Он бежал как одержимый. Бежал, словно его действительно преследовали привидения. Не обратив внимания на возглас приятеля, он промчался через лужайку перед колледжем. Традиционно это каралось штрафом в пять шиллингов, если бы особо строгий преподаватель как раз выглянул в окно. Потом он споткнулся о черепаху, которую держали студенты, но сохранил равновесие, ловко избежал столкновения с официантом, несшим на подносе пышки и бутерброды с анчоусами, нырнул в узкую арку и поднялся по мрачной старинной лестнице. Темная фигура, обратившаяся к молодому человеку как к Уэбстеру, похожая издали на работника кухни, принадлежала на самом деле профессору Королевской кафедры эсхатологии [4] Одна из религиозных дисциплин, изучавшихся ранее в английских университетах. . Он вежливо шагнул в сторону, чтобы пропустить бегущего. Тот преодолел последние ступени, перепрыгивая через одну, имитировал стук в дверь, но ввалился в нее, не дожидаясь приглашения, и упал в плетеное кресло, сработанное так, словно мужчина не мог нормально сидеть, а должен либо свернуться в нем клубком, либо полулежать.