Николай Ревизов - Стальные клыки зверя

– А! Проходи! – как всегда с насмешкой в голосе, пригласил Егоров.

Он сидел за столом, на столе шахматы, горел экран ноутбука, при виде напарника Егоров откинулся на спинку стула, тот прошел к дивану.

Рыжий был невысок, лицо худое, густо усыпанное веснушками. Голова имела странную форму, словно ее когда-то сжали с боков, и она так и осталась на всю жизнь. На его лице постоянно висела та полуулыбка, по которой легко отличить уголовника.

– Как у нас дела? – спросил Егоров. Ему страшно не хотелось, что бы напарник принялся переживать события у кафе.

– Да по-прежнему, – отозвался тот.

Они собирались взять магазин…этот магазин Егоров заприметил на прошлой неделе, когда проходил мимо подсобных помещений центрального универмага. У железных ворот стояла женщина – охранница, ее лицо показалось Егорову знакомым. Он присмотрелся и ахнул – эта рыхлая вульгарная женщина была его первой любовью!

– Как обломала жизнь человека! – удивился Егоров.

Он прошел рядом с ней – его первая любовь открывала перед тяжелым грузовиком ворота. Глядя на нее, никак не верилось: как могли когда-то огромные голубые глаза так выцвести, сделаться наглыми и затеряться на круглых задубелых щеках.

Вечером, у горящего камина, Егоров вспоминал детство, свою первую девчонку, тоненькую, нежную, она все прятала лицо и робко отвечала на его поцелуи. Что же могло произойти с ней за эти годы? Он вдруг понял, что вспоминает не только девчонку и свое детство, перед его глазами все чаще и чаще вставали железные ворота, за которыми располагался тесный дворик, куда выходили черными ходами магазинчики, витринами глядевшие на улицу. Егоров отметил: в дворик попасть пара пустяков, несмотря ни на забор, ни на колючку. Он поделился с Рыжим своими наблюдениями. Тот на другой день сходил и глазом профессионала оглядел примыкавший к складам универмага дворик и подтвердил – проникнуть во двор дело пустячное! И подломать дверь магазинчика тоже будет нетрудно. Они наметили для кражи магазинчик побогаче, в котором торговали часами, роскошной импортной посудой и еще кое-какими дорогими вещами. Затем по очереди в течение недели следили за подсобными помещениями, отмечая, как несли службу охранники, и днем, и по ночам.

– Так, давай обсудим детали! – предложил Егоров.

– Подожди, курну!

В доме Егорова курить не полагалось.

Рыжий направился к двери, достал сигарету, прикурил от зажигалки, имитирующей форму пистолета, и вышел, уже за дверью выпуская дым. Курил он недолго, когда вернулся, Егоров попросил:

– Покажи зажигалку.

Тот достал ее и щелкнул, высекая пламя, а затем, притушив огонь, протянул зажигалку шефу.

– Как похоже, – удивился тот. – "Макаров", да и только! В зоне, наверное, делали.

– А то где же? Там есть мастера!

– Даже вес подходит, – добавил Егоров, качая в руках игрушку.

– Знаешь, – мечтательно произнес Рыжий, – я хочу купить себе настоящий.

– Да на что тебе?

– У тебя же есть.

– Ну, вообще-то, дело твое.

– Да я чуть не купил недавно, ладно, шепнули: меченый, мол. Из него главного архитектора шлепнули. Поди слыхал?

– Слышал. Вот так купишь себе с пистолетом чужой срок – это ведь дело такое…

– И не говори!

– Ну, давай обсудим детали…

– А че обсуждать-то, в натуре? – Рыжий повел плечами. – Ведь все ясно! Че мусолить-то?

– Ну, ладно…

– Да все будет на мази!

Егоров усмехнулся и предложил:

– Ты, давай, тогда иди. Встретимся, как договорились!

Рыжий поднялся и, не прощаясь, вышел, закрыв за собой калитку, он двинулся на остановку.

В автобусе, протиснувшись вперед, Рыжий принялся изучать карманы, правда, только глазами – Егоров строго-настрого запретил ему заниматься излюбленным промыслом.

Вот этот карман он мог бы взять запросто. Рыжий взглянул в глаза хозяина кармана – точно, раззява! А вот еще один стоящий…

– Надо же, когда нельзя…

Проехав с десяток остановок, он решил, что неплохо бы пройтись пешком. Рыжий стал пробиваться к выходу. На улице уже темнело. Горели фонари, по тротуарам шли прохожие, которым до него не было дела.

– Ну, привет. – Услышал он за спиной и обернулся, сзади шел Гоблин – его давний подельник, севший три года назад за пустой карман. Мосластый, с бритой головой и оттопыренными ушами, его маленькие глазки смотрели недобро.

– Когда откинулся?

– Да на днях. Следил за тобой в автобусе. Что-то ты все мимо, да мимо.

–Да я сейчас не по карманам.

– Масть что ли поменял.

– Да типа того.

–Возьми в дело.

– Да не могу, не от меня зависит.

– Так замолви словечко.

– Бесполезно.

–Ты что-то мне не нравишься. Не могу, не хочу. Ты мне в зону бухло хоть раз заслал?

– Я тебе не девочка что бы нравится.

– Ну, смотри.

– Не пугай.

Недовольный Гоблин отстал. Рыжий продолжил путь и тут же забыл про бывшего напарника. Он долго шел по центральной улице, затерявшись среди людей, чьи лица были разукрашены светом реклам в фантастические цвета. Рыжий взглянул вверх: сумеречное небо опустили тяжелые тучи – похоже, будет дождь. Дождь не помешает. На глаза попали часы, что висели на углу – время в запасе еще было. Его вдруг заколотило, ему стало страшно – кража занятие опасное, чуть что не так, и «век свободы не видать». Но в глубине души было что-то… с некоторых пор Рыжий боялся умереть на свободе.

Однажды во время карточной игры пустяковая поначалу ссора неожиданно обернулась кровавой поножовщиной. Рыжий стоял в толпе и наблюдал, как два полицейских, не скрывая отвращения, бросили труп незадачливого игрока в машину, и при этом голова того жутко стукнулась об пол.

– Собачья работа, – злобно проворчал один из ментов, отталкивая ногой труп с прохода.

В толпе настроение было совсем не грустное, какое вызывает обычно вид покойника. Все оживленно судачили, радостно констатируя, что вот еще одной сволочью стало меньше, и никто даже не снял шапки.

В лагере умирали по-другому. Смерть волновала заключенных, об умершем говорили хорошо, долго вспоминали… Рыжий хотел умереть в лагере – страшно было подумать, что его смерть кому-то доставит удовольствие…

Он бросил взгляд на руку, стрелка часов все же двигалась, Рыжий прикинул, инструмент подготовлен… наверное, уже пора!

Промзона расположилась на берегу небольшой быстрой реки. Старый деревянный корпус лесопильного цеха тянулся вдоль нее, а новый бетонный, мебельного производства, стоял на косогоре. Там же была столовая, управление и медпункт. А всю остальную территорию занимали бунты – скатанное в горы множество бревен, между бунтами высились штабеля досок. Повсюду висел запах прелой коры и свежепиленой древесины.

Картавый, закрыв глаза, сидел на бревне. Со стороны казалось, что он спит, на самом же деле Картавый напряженно размышлял… лагерный режим внешне он соблюдал – было нужно, чтобы его возили на работу – из промзоны уйти много легче. А работа была тяжелая. Шесть мужиков с помощью длинных металлических крючьев закатывали на лесотягу – движущуюся массивную цепь, с шипастыми металлическими поперечинами, бревна. Лесотяга тянула их вверх по эстакаде в помещение лесопильного цеха.