Софи Гид - Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен

– Вот заявление Исмаилова о приёме на работу на хлопкоочистительный. Он должен был выйти на работу как раз в ночь пожара. Пока это всё, но думаю надо ещё раз поговорить со знакомыми парня, поехать на завод. Надо попробовать кого-нибудь наделать глупостей, думаю, в этом будет смысл, – убеждённо сказал капитан.

Майор слушал Мамедова, а сам размышлял: пресечь с этой его идеей сейчас, прямо в своём кабинете, отказав Надиру в производстве дальнейшего расследования, или отправить его к высшему руководству, заранее предупредив их об этом? А вдруг он попрётся в прокуратуру, а там не в курсе? Да и старший лейтенант теперь видел это заявление о приёме на работу… Гусейнов за свою долгую службу научился быть тонким тактиком и мог, когда нужно, рубить сплеча, а мог и соглашаться – особенно если это ему это шло на пользу. Каждый из его многочисленных начальников обучил его умению из каждого удара по хребту по крупинке постигать азы такой премудрости карьерного роста, которая понемногу впиталась в кровь, помогала сжиться с непростой системой работы в органах внутренних дел. Как новый министр – так очередные перемены: штаты то сокращаются, то увеличиваются; то боремся с одним злом, то переключаемся на другое. Он умело приспособился вовремя рассеять собравшиеся над его головой тучи, и сам мог так разнести сотрудника, что у бедняги тряслись поджилки. Но в этом кресле вожжи всегда были в его руках, и направить работу подчинённых в нужном руководству направлении удавалось без труда. Как, впрочем, и представить себя чуть ли не гигантом мысли, который, переварив безумную идею сотрудника, вытачивал из неё оригинальную конструкцию, ложившуюся аккурат в русло дела как по маслу. Но на него не сильно обижались те, кто ниже чином по одной причине – перед вышестоящим начальством он накрывал крылышком своих подчинённых.

Майор, быстро проанализировав ситуацию, обратился к Мамедову и Иманову:

– Ну и чёрт с вами, молодые бесенята. Катайте тогда этот клубок вместе, я с завтрашнего дня сам займусь отменой постановления о приостановлении, а у вас вдвоём есть месяц, работайте.

– Товаааарищ майор, – жалобно взмолился Иманов, – я же к вам приходил насчёт отпуска. Летом не пустили, обещали зимой…

Гусейнов, приняв строгий начальственный вид, распорядился:

– Вот через месяц и пойдёшь! Тебе какая разница – ни жены, ни детей, а январь или февраль – разница небольшая. А так и товарищу капитану поможешь, и волынить вместе с ним это дело не будишь: результат будет налицо. Давайте, работайте, копатели.

Старший лейтенант тяжело вздохнул, а капитан только обрадовался такому повороту событий.

Этим утром в длинном коридоре, где на каждой двери висели таблички, слышался негромкий шум. Немногочисленные задержанные с присматривающими за ними полицейскими и просто граждане, стоя вдоль стен и опершись спинами на недавно окрашенную стену или сидя на скамьях, ожидали вызова. В конце коридора в сопровождении дежурного показался Франсуа Тома. Его изучающий окружающих взгляд и несколько щегольская одежда выдавали в нем «чужака». Одет в безупречно сидящий на нем двубортный коричневый костюм. Помыт, побрит, подстрижен и уложен, принаряжен – мечта любой невесты. Вот одна такая стоит у стены, немного вызывающе одета и перекрашена, как написанная картина маслом, и от неё несёт дешёвым крепким алкоголем. Тома слегка раздувал ноздри, что вполне объяснялось спёртым воздухом и толчеёй.

– Потрясно, красавец, да и только! А я тебя здесь раньше не видела! – раскрыла рот обалдевшая от его вида изумлённая «невеста», глядя на Франсуа как на неожиданно появившийся сюрприз из только что распакованной коробки.

– Это здесь, только подождите, – наконец-то указал полицейский на искомую табличку на одной из дверей с надписью «Помощник комиссара». Подождав минут пятнадцать, Тома всё же постучал в эту дверь и, заглянув внутрь, увидел сидящего за столом хозяина кабинета и обернувшихся на него нескольких мужчин, сидевших на стульях.

– Вы кто? – недовольно спросил у него помощник комиссара Эдуард Робер.

– Разрешите доложить, Франсуа Тома…

– Я знаю, – поморщившись, прервал его помощник комиссара. – Подождите, пока мы закончим.

Минут через десять ожидания в коридоре люди стали покидать кабинет помощника комиссара, обсуждая что-то на ходу. Оттуда выглянул среднего роста мужчина лет сорока пяти:

– Заходите, Тома. Помощник комиссара приглашает.

К входившему Франсуа Тома навстречу уже подходил Эдуард Робер, поздоровавшийся с ним за руку:

– Прошу простить, стажёр. Мне надо срочно уехать. А это инспектор Ален Моро, он вас введёт в курс дела, всё объяснит, будете работать с ним. Увидимся позже. Моро, займитесь парнем.

– Хорошо, помощник. Пойдёмте, новичок. Вам сколько лет?

– Двадцать один.

Они вошли в кабинет инспектора Моро. Это была комната размерами поменьше, чем у помощника комиссара, обставленная далеко не новой мебелью. Главным её украшением был тяжёлый дубовый стол, подаренный кем-то из «клиентов» инспектора, который обожал массивную мебель и с радостью принял лет пять назад в дар такой шедевр столярного искусства. Особенно его радовали запирающиеся выдвижные полки.

– Присаживайтесь, Тома. Вы уже нашли себе крышу над головой?

– Да, спасибо, инспектор. Я приехал в пятницу и успел снять квартиру.

– Весьма похвально. Помощник комиссара хотел поговорить с вами сам, но вы же видели… Поэтому он попросил пообщаться с вами меня. Надеюсь, у вас нет желания просидеть несколько месяцев в отделе по приёму заявлений от граждан?

– Я как раз хотел вас попросить направить меня куда-нибудь… поближе к оперативной работе, – улыбнулся Франсуа.

– Ну, ежедневных перестрелок и расследований с трупами я вам не обещаю, хотя в Марселе это не редкость. Поработаете с моими оперативниками. Работёнка будет самая разная.

– Конечно, инспектор.

– Тогда пойдёмте, я вас представлю нашим лейтенантам. У них найдётся место и для вас.

Оперативники располагались в кабинете напротив. Туда они и направились. Лейтенантов в кабинете было четверо: Ноэль Бонне – тридцатитрёхлетний здоровяк с улыбкой Моны Лизы, если не обращать внимания на его усики; Феликс Мюллер – тридцатилетний рыжеволосый апатичный эльзасец; Дидье Джемба – двадцатипятилетний живой как ртуть араб-полукровка; Жан-Мишель Флери – его ровесник, отличавшийся от остальных своим предельным для полицейского ростом 13 13 Во французскую полицию до 2010 г. не брали на службу лиц с ростом меньше 160 см. в метр шестьдесят и манерной речью.

– Я открываю дверь такси…, – рассказывал с увлечением и обольстительной улыбкой Бонне, когда двери кабинета открылись и на пороге появились Моро и Тома. – А, шеф, это вы! Заходите?