Станислав Росовецкий - Маньяк районного масштаба

– Вы задали два вопроса, я со всем моим уважением к власти отвечаю: не знаю её – и не убивал, разумеется. Вы что же, думаете, что если станете топить меня в своем аквариуме, принудите себя оклеветать?

Сержант с комическим изумлением уставился на Евграфа Ивановича и, повернувшись к следователю, покрутил толстым пальцем у виска. Этого ещё не хватало! Наглая морда следователя морщится глуповатой, неожиданно застенчивой улыбкой. Знакомой улыбкой… Да это ж, как его там…

– Аквариум, хм, аквариум… Пока повременим, Федор Несторович. А вот… Водички не желаете? Выпейте вот водички.

Евграф Иванович схватил стакан, расплескал воду, облился и стукнул стаканом об стол:

– Да не нужна мне ваша вода… Вы же Дрынов? Сын провизора? Выпуск… постойте-ка, две тысячи одиннадцатого?

– В принципе я не обязан представляться подозреваемому. Впоследствии – тогда, конечно… А вы чем-то удивлены, Столбов?

– Удивлен? Так обращаться со своим учителем?!

– У вас, Столбов, сентиментальные представления о жизни. Как, говорят, и у многих убийц. А спрашивается, что я видел от вас, Граф Фуянович, хорошего? Вы, во всяком уж случае, не… как оно поётся? Вы же не «с седыми прядками учительница первая моя». Да и Марье Петровне мы, помнится, дохлую лягушку положили на стул.

Сержант крякнул неодобрительно. И без этой неожиданной поддержки Евграф Иванович позабыл про всякий свой страх – до того рассвирепел. Еле выдохнул:

– Учитель для вас… уже понятно, что представляет для вас учитель. Но я же человек, Дрынов!

– Человек… А потерпевшая – не человек? А те, которых вы ещё убьете, если вас не остановить – не люди? По Мышанску бродит маньяк, а вы на нас смеете бочку катить за то только, что вас в оперативных целях взяли под локоток! Маньяк, понятно?

– Товарыш следователь! – сержант крякнул значительно и скрипнул стулом. Евграфу Ивановичу показалось: и в перегородку за спиной молодого хама что-то стукнуло. Но того уже понесло, он даже бухнул кулаком по столу, распаляясь, похоже, собственным красноречием:

– Не хотите в камеру, не хотите побеседовать по душам с Федором Несторовичем – колитесь! Понятно?

Это последнее «Понятно?» уж явно требует ответа: Дрынов молчит, уставился на Евграфа Ивановича вопрошающе. Тот кивает, хотя ему и неприятно показывать, что знает значение воровского слова.

– Где были сегодня? Ну, скажем так, начиная с сумерек… Часов с шести.

– Днём был дома. Утром на рынок выходил. Четверть часа на дорогу туда, четверть часа на обратную, ну там с полчаса…

– И потом весь вечер никуда не уходили? Не врать мне тут!

– Я и не говорю, что сидел весь вечер дома… Ушел к девяти.

– Стоп. Кто может подтвердить, что до девяти вы оставались в помещении?

– Как это?

– Приходил к вам кто?

– А кому ко мне вечером приходить? Нет.

– Соседи? Участковый? Где он, кстати, Федор Несторович, отчего не присутствовал при задержании?

– В село до родичей подался, куды ж ему деться. А с этим напрасно вы хороводитесь, товарыш следователь. Дайте его мне побалакать на полчасика – раньше спать пойдем.

– Так соседи, спрашиваю, не заглядывали?

– Соседка ко мне, Дрынов, заглядывает во двор, если её куры через забор переберутся. Так куры – вот не знаю уже, учат ли этому в Высшей школе милиции…

– Не отклоняйтесь от существа дела! – презрительно заметил хам Дрынов и покосился на правую сторону впалой своей груди. Евграф Иванович всмотрелся: ишь ты, синий университетский ромбик. Когда-то и он гордился своим значком, пока не утопил вместе с пиджаком по веселому делу в Исети. – Видали мы курей!

– Кур, – быстро поправил Евграф Иванович и, не глядя на бывшего ученика, скороговоркой же добавил. – Спят они в темноте.

– К делу!

– Я к тому, что соседке незачем было заглядывать. А вообще у нас с соседями – у меня то есть, потому что я как раз человек смирный, это жена постоянно с ними бранилась – отношения всё ещё напряженные, однако уже дипломатические. Как отдельные газовые счетчики мы купили, не с чего стало ссориться.

– Стало быть, до девяти уж точно алиби у вас нет.

– Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил… А ведь я, пожалуй, могу доказать, что был дома.

– Это как же?

– Стенка у нас тонкая с соседями, а они как раз у себя в зале ругались. Ну, они всегда ругаются, а мне слышно каждое слово. Не хочешь, знаете, а прислушиваешься. Вы б записали: сегодня цапались из-за капусты, что сгнила в погребе. Такие у Коли были претензии, ну и Марья в долгу не осталась. Получку ему, мол, не платят – и всё такое прочее…

– Вот именно – всё такое прочее… Это не алиби.

– А что ты робыв вечером? – это сержант. Неужто возрастная солидарность, наконец, подействовала?

– Чем, то есть, занимался? Так… Покормил собаку, сам поел. Ещё раньше приготовил, конечно. Помыл посуду. Посмотрел телевизор… Рассказать, что показывали?

– Можно подумать, что не вызубрили бы программу… До девяти? А после двадцати одного часа?

– Ну, это святое… Сегодня же воскресенье. А по воскресеньям мы, как и каждую среду, всегда при деле.

– Что такое?

– В картишки перекидываемся. Компания своя, постоянная. Кстати, люди в городе уважаемые – вот кто подтвердит вам, что я ни сном, ни духом!

– Что за уважаемые люди, Столбов? – понизил голос Дрынов, переглянувшись многозначительно с сержантом.

– Уж если они для вас не уважаемые… Директор нашей школы, Виктор Степанович Малеев – раз! И не говорите мне, что не помните его, Дрынов! Вы ведь уже при нём кончали.

– Это уж точно: как вспомнишь, так вздрогнешь… Дальше!

– Главный хирург горбольницы Пищальник Иннокентий Павлович, два. Отец Сергий – три. И я, понятно.

– Что это ещё за отец Сергей? Не знаю такого. Федор Несторович?

– Не Сергей, а Сергий, по церковному. Протоиерей Сергий (Поляков). Надо бы знать, Дрынов, кто… – снова вспылил Евграф Иванович. Сам не зная почему, он обиделся за скромного, порядочного священника.

– Да это новый батюшка, уж лет пять, как у нас. Тихий, себе на уме, но старушки наши про него ничего плохого не кажуть, товарыш лейтенант, – перебил сержант Евграфа Ивановича.

– А что у нас на них вообще имеется, Федор Несторович?

– Не по нашей части они. Потому как не сидели. Такие люди – это ж клиентура, не при задержанном говорить, сами знаете, кого…

Евграф Иванович навострил уши. Сообразив, позволил себе усмехнуться:

– Если вы про мышанского нашего, из тех, что со щитом и мечом, так Петр Леонидыч захаживает к нам на огонек. Игрывали и закусывали вместе. Вот и у него можете спросить, возможны ли на меня такие подозрения?

Обидчики Евграфа Ивановича снова переглянулись, и он проследил за взглядом Дрынова, пропутешествовавшим к дощатой перегородке. Взор был неласков. И кого они там прячут? Если свидетеля, то очень интересно, кто там у них. Ведь нет и не может быть никакого свидетеля. Хотя…