Николай Свечин - Случай в Семипалатинске

– Ну что? – спросил Лыков-Нефедьев.

– Четверо. Адаевцы. Подозрительные.

– Без оружия?

– Кто же им позволит среди дня с винтовками ездить? Вьюки у каждого, обрез туда легко поместится.

Выждав некоторое время, они вернулись на дорогу и двинулись дальше. Лыков спросил у молодежи:

– Полагаете, что по нашу душу?

– Все может быть.

– А не мало четверых против нас троих?

– Если нападать из засады, то вполне достаточно.

– С обрезом из засады? – усомнился питерец. – Какая дальность стрельбы у обреза и какая точность? Сомневаюсь, что это те, кто нас ищет. И как устроить засаду на голой местности?

Но подпоручик отверг его сомнения и предположил:

– Они войдут в Урлюктюм и узнают, что мы там ночевали. После чего развернутся и начнут нас преследовать.

– Вполне вероятно, – согласился Ботабай.

Лыков опять возразил:

– С какой стати казаки станут сообщать что-то проезжим иноверцам?

– Те сунут рублевину и все узнают, – ответил сын.

– И как быть?

– Давайте сядем в Железинке на пароход и пару остановок проплывем. А потом сойдем на берег и опять продолжим верхами.

Так и сделали. На их удачу, в поселке с часа на час ждали пароход «Казанец». Он принадлежал Товариществу Западно-Сибирского пароходства и торговли и считался одним из лучших. К берегу пришвартовалось неказистое суденышко, однопалубное и все какое-то обшарпанное. Лыкову, привыкшему к шикарным волжским пароходам, оно показалось жалким. Но выбирать было не из чего. Лошадей затолкали в трюм, сами устроились во втором классе. Отец с сыном сразу пошли в буфет, где угостились водкой и ухой. Ботабай остался караулить вещи и попросил принести ему чаю с каймаком [19] Каймак – густые сливки из кипяченого молока. и лепешками.

«Казанец» без остановки миновал Пяторыжский поселок и высадил случайных пассажиров в Бобровском. Здесь берег Иртыша поднимался особенно высоко, и с него открывался панорамный вид. Лошадям требовалось отойти после качки, и всадники задержались здесь на полдня.

Поселок Бобровский имел две улицы и даже собственную винную лавку. Все пространство вокруг него было засеяно хлебом. Колос уже сжали и обмолотили, теперь повсюду дымили овины, сушили зерно. Ганиев ушел выяснять, нет ли в поселке подозрительных чужаков. А сыщик с разведчиком уселись на скамейку на самой круче и заговорили.

– Скажи, почему ты до сих пор подпоручик? Я задал этот вопрос Снесареву, но он ответил, что ты сам объяснишь. Твоего брата еще год назад произвели за отличие. Чем ты хуже? Или чем-то провинился?

– Пожалуй, что так.

– Излагай, пока никого нет.

– Бота все знает, его стесняться нечего.

– Излагай.

Лыков-Нефедьев снял с головы фуражку, словно хотел перекреститься, и начал:

– Это произошло в Памирском отряде, в первый же месяц, как я туда попал.

– А как попал? Ты же служил в Ташкенте, в столице края. И вдруг горы и снега.

– Сам перевелся. Скучно стало.

– А Павлуке, значит, не скучно? – спросил Лыков сварливо.

– Брюшкин пусть сам за себя отвечает, а мне гарнизонная служба не по вкусу. Захотелось сильных ощущений. Я тогда уже сблизился со Снесаревым и от него узнал про Памиры много интересного. Так вот. Я командовал постом, имел в подчинении пятнадцать казаков и урядника. Только-только начал входить в дела, как все случилось. Мы находились в скрытом дозоре и поймали английского офицера.

– Шпиона?

– Кого же еще? Лейтенант Джон Алкок из Шестого Бенгальского полка легкой кавалерии. Паспорт при нем был, но не дипломатический, с отметкой русского консула в Кашгаре, как полагается. А обычный, выданный в столице Кашмира Сринагаре, с отметкой: «Путешествующий для собственного удовольствия и удовлетворения любознательности». При офицере были еще двое: мунши – это секретарь-переводчик – и слуга-сипай. И пять кашмирских пони с поклажей. Я, когда увидел, что паспорт без нашей отметки, велел предъявить багаж. Лейтенант отказался и стал грозить дипломатическим скандалом. Это, конечно, лишь усилило мои подозрения. Я приказал подержать англичанина за руки – он пытался помешать досмотру – и открыть сумы.

– И что там оказалось? – заинтересовался Лыков.

– Все, что я и ожидал. Восьмидюймовый теодолит-универсал, шестидюймовый теодолит-тахеометр, ртутный барометр, два анероида, максимальный и минимальный термометры, мерные цепи, блок-мензулы. Оборудование для съемки местности. Нашей, русской местности.

– И что было дальше?

Подпоручик вздохнул:

– А дальше случилось то, чего я не ожидал. И сначала не придал значения. Когда Алкока отпустили, он вдруг ударил урядника по лицу. Казаки возмутились и хотели наказать англичанина. Еле-еле я его отбил. Ну, реквизировал находки, все бумаги отобрал и турнул с нашей территории. Точнее, приказал уряднику сопроводить шпионов до граничной линии.

Лыков напрягся:

– Там и случилось?

– Ты уже понял? Да. Граничная полоса имеет установленную соглашением ширину – тридцать саженей. Они уже ступили на ничейную землю, все было спокойно, как вдруг… Затаивший обиду урядник на прощанье протянул лейтенанта нагайкой по спине. При двух свидетелях-индусах.

– Вышел скандал, – констатировал сыщик.

– Еще какой! Алкок тут же направил рапорт о случившемся начальству, а то – своим дипломатам. Лейтенант случайно сбился с пути, по ошибке забрел на русскую территорию, где был избит казаками. По приказу подпоручика Лыкова-Нефедьева.

Алексей Николаевич покачал головой и приготовился слушать дальше. Ничего утешительного он не услышал.

– Русские дипломаты всегда почему-то пасуют перед англичанами, – повторил его сын слова Снесарева. – Вот и на этот раз: Певческий мост решил замять скандал, пожертвовав мной. То, что англичанин первым ударил урядника, их не интересовало. Подумаешь, нижний чин – он же не человек! То, что шпион был пойман с поличным, – тоже. А то, что всыпали ему по спине в мое отсутствие и команды на это я, разумеется, не давал, в расчет не принималось. Ламздорф ходатайствовал перед военным министром, чтобы меня выгнали со службы, как того требовали англичане.

– Что Редигер?

– Он такой человек, что старается избегать неприятностей. Зачем подставляться из-за какого-то подпоручика? А тут меня еще подвел собственный начальник, командир Памирского отряда подполковник Кивекес. Он финляндец и, как все финляндцы в нашей армии, карьерист. И Редигер тоже оттуда. Вот эти два чухонца и решали мою судьбу. Был бы я сейчас в отставке без прошения, если бы не Снесарев. Андрей Евгеньевич первым вслух сказал главное: Лыков-Нефедьев пресек проникновение в Памиры британского шпиона. И тому есть вещественные доказательства. Вот они и мстят… Свою точку зрения подполковник довел до начальника Генерального штаба. И пригрозил, что сообщит обо всем газетчикам, если меня выгонят со службы. Те охотно раструбят, как наши дипломаты идут в поводу у английских.