Наталья Павлищева - Лоренцо Великолепный

Жизнь Лоренцо словно поделилась на несколько сфер. В одной он политик и правитель (пусть неофициальный) Флоренции, которому ежеминутно нужно помнить о неверных союзниках и недремлющих врагах. В другой веселый, почти беспутный приятель, все еще способный провести неделю в поместье на соколиной охоте или объезжать нового жеребца, а вечером, сидя у огня, читать свои поэмы, слушать чужие, пить вино, хохотать, чтобы закончить день в объятиях очередной умелой в искусстве любви красотки. В третьей вести серьезные философские диспуты с Фичино и его академиками, читать и переводить книги, размышлять над произведениями Платона, осмысливать Цицерона и думать, думать… Еще в одной он блестящий правитель, пусть и считающийся просто первым гражданином Флоренции, первым среди равных, об этом ни на миг нельзя забывать. Но от этого «равного» все ждут праздников, помощи, защиты. И он должен думать уже не о происках врагов и завистников Флоренции, а о справедливости в самом городе, о горожанах, крестить детей, благословлять новобрачных, отдавать дань умершим старикам, даже позировать для Боттичелли и других живописцев, потому что каждый состоятельный флорентиец считает подарком право иметь у себя картину или фреску с изображением Великолепного.

И только одна небольшая часть отводилась Клариче и детям, вернее, детям и жене. Клариче оставалось чуть, а она, вместо того чтобы бороться за свое место, робко просила предоставить местечко. В глубине души Лоренцо сознавал, что не прав в своем отношении к жене, что она просто воспитана в скромности, строгости, она робкая по натуре. Давал себе слово помочь Клариче стать живее, но видел покорную, тихую супругу и все желание помогать почему-то пропадало. Наверное, люби Лоренцо по-настоящему, он нашел бы, чем восхищаться в жене, но не было любви, потому не было и желания помогать.

Со временем попытки оживить невестку бросила и донна Лукреция. Клариче не переделаешь, пусть все остается как есть.

Клариче при любой возможности норовила уехать в Рим к родителям, якобы навещая их, возвращалась во Флоренцию, рожала очередного ребенка, снова беременела, снова уезжала… Семеро детей за девять лет, какая уж тут живость.

К тому же выдавались очень неспокойные годы, когда казалось, что сама жизнь Великолепного может оборваться.

Первой родилась дочь, которую назвали в честь бабушки Лукрецией. К сожалению, внешне девочка на бабушку и была похожа – смышленая, но некрасивая. Лукреция стала любимицей отца, Лоренцо говорил, что, будь она сыном, других не надо.

Но это позже, а тогда страстно желал наследника.

Когда ровно через год после рождения дочери Клариче почувствовала, что внутри нее зашевелился новый плод, она даже не рискнула сразу об этом сообщить. Заметила внимательная Наннина, Клариче невольно приложила руки к животу, словно поддерживая будущее дитя.

– Клариче, у тебя ребенок шевелится?

– Да, – смутилась та. – Только никому не говори.

– Почему? Это ребенок Лоренцо? – изумилась Наннина.

– Конечно! Просто я боюсь, что снова родится девочка.

– И что? Ты думаешь, что Лоренцо откажется от второй дочери?

– Нет, но…

Она не стала рассказывать, как каждую ночь подолгу стоит на коленях, моля Пресвятую Деву, чтобы даровала сына.

Вымолила, в середине февраля 1472 года родился мальчик, которого назвали в честь деда – Пьеро. Позже потомки дали этому Медичи весьма нелестное прозвище – Глупый или Невезучий. Было за что, сын сдал все завоевания отца, не смог удержать ни Медичи во Флоренции, ни даже саму семью. Вернуть власть во Флоренции удалось только его внучатому племяннику (внуку Лукреции).

Но пока и над Флоренцией, и над семьей Медичи светило солнце, Флоренция купалась в его лучах – и в настоящих солнечных, и в лучах Великолепного. Это прозвище, данное Лоренцо приятелями, уже прочно закрепилось за ним в городе.

Турнир в честь двадцатилетия Джулиано Медичи, как и обещал Лоренцо, получался еще более роскошным, чем его собственный.

Клариче на трибуне сидела рядом с Лукрецией Донато, но царицей праздника была другая – Симонетта Веспуччи.

Лукреция чуть ревниво поинтересовалась у Клариче:

– Как часто бывает эта красавица в вашем доме?

– Она бывает у донны Лукреции. По-моему, в Симонетту влюблен Джулиано, потому донна Лукреция ее и приглашает.

Донато покосилась на жену Лоренцо, неужели та не замечает, что влюбленными глазами на Симонетту смотрит не только младший брат? Да, такую жену не грех и обмануть, слишком доверчива.

– Джулиано не собирается жениться?

– Я не знаю. Я все время в Кареджи, а они здесь.

Донато пыталась заметить признаки влюбленности у Лоренцо, но старший брат так умело отступил в тень, отдавая пальму первенства младшему, что ничего заметить не удалось. К счастью Симонетты, ее ревнивого мужа Марко во Флоренции не было, не то не миновать скандала. Марко не Ардингелли, чтобы радоваться восхищению других своей женой, он способен устроить скандал.

– Как хорош Джулиано, правда?

Лукреция Донато ожидала хоть какого-то смущения Клариче, но та лишь улыбнулась:

– Да, сегодня он особенно хорош.

Наблюдая, как победитель турнира Джулиано Медичи получает приз из рук своей Дамы сердца Симонетты Веспуччи, Лукреция словно невзначай поинтересовалась у Клариче:

– Как ты думаешь, они спят вместе?

– Нет, наверное, нет. Хотя Джулиано влюблен.

– А с Лоренцо спят?

Клариче замерла, пытаясь осознать вопрос, а Лукреция, поняв, что зря задала, вскочила, аплодируя:

– Джулиано, ты молодец!

Ей очень хотелось бросить в лицо супруге Лоренцо:

– Очнись, курица!

Лоренцо ту ночь провел где-то вне дома, потом оказалось, что вместе с Джулиано и другими у Фичино с академиками, но Клариче проплакала до утра, представляя мужа в объятиях прекрасной Симонетты Веспуччи. На следующий день она уехала в Кареджи – скоро рожать третьего ребенка, да и маленький Пьеро требовал внимания матери. Нет, турниры и развлечения не для нее, как и философия или насмешливые поэмы Лоренцо, которые казались Клариче грубоватыми. И как это донна Лукреция, сама пишущая столь правильные религиозные стихи, позволяет сыну писать нечто иное, вроде его Ненчи?

В июле у нее родилась дочь, названная Маддаленой, Клариче долго болела, и ей было все равно, спит ли муж с Симонеттой Веспуччи.

Лоренцо читал сообщение своего посла в Милане и изумлялся. В том, что двадцатилетний «племянник» папы Сикста Пьеро Риарио настоящий самовлюбленный павлин, не сомневался никто, но как с ним мог связаться Галеаццо Сфорца?!

У Франческо делла Ровере, ставшего папой Сикстом пару лет назад при помощи подкупа коллегии кардиналов, оказалось так много родственников, что доходных мест на всех в курии едва хватило. Но особенно папа Сикст привечал четверых своих «племянников», о двух из которых – Пьеро и Джироламо Риарио – открыто говорили как о сыновьях понтифика. Два других – Джулиано и Джованни делла Ровере – действительно были сыновьями его брата Рафаэлло делла Ровере.