Игорь Шушарин - Форс мажор

После такого экстремального драйва руководство отдела, которому ничто человеческое не чуждо, врубило паузу. Подчиненный народ, выдохнув, принялся судорожно отписываться, курить, есть, пить… Короче, переводить дыхание. Но тут неожиданно на учения прибыл начальник отдела Нечаев, и всех условно оставшихся в живых спешно собрали в актовом зале – прослушать лекцию и разобрать полеты.

Козырев сидел в самом козырном, наиболее удаленном от президиума ряду. В какой-то момент он стал близок к состоянию безмятежного сна, когда вдруг в полной тишине, нахально, с вызовом, зазвучал его мобильник. На экранчике немедленно высветился позывной «Катюша».

– Я же просил всех отключить мобильные! – раздраженно поморщился с кафедры Нечаев.

– Василь Палыч, это из гаража, по поводу машины. Которая в ремонте, – мгновенно нашелся Паша.

Случайная импровизация прокатила. Начальник отдела сменил гнев на милость и царственно разрешил:

– Ладно, узнай, что этим лихоимцам нужно. Только выйди из зала, не мешай народу внимать.

Наивная простота! Собравшийся народ уже минут двадцать как потерял всяческую способность «внимать». Но с автотранспортом, а точнее, с его техническим состоянием, ныне и вправду наблюдалась полная засада. Немудрено, что ревностно относящийся к теоретическим посиделкам Василь Петрович, тем не менее, благословил Козырева на временное отсутствие.

Паша спешно вышел из актового зала и нажал кнопку ответа:

– Катюш, ты?! Что-то срочное?! Говори скорее, а то у нас заседание малого хурала в полном разгаре!

– Да у меня, собственно, особо не горит. Это, скорее, в ваших интересах.

– В смысле?

– У нас через полтора часа объезд. Я сижу, готовлюсь, оформляю под заказчиков сводки ПТП. В одну случайно вчиталась. Начинаю невольно ржать в полный голос. Рядом Смолов: подходит, забирает, вчитывается – ржет на десяток децибелов громче. Отсмеявшись, говорит: «Не знаю, что это было на самом деле, но по стилю – похоже, наружка с глузду зъихала». Дескать, если так, то пистон им вставят неслабый, с кумулятивным зарядом. Потом шефа вызвали в «техничку», а я на всякий случай решила тебе перезвонить, уточнить.

– Кать, так в чем прикол-то?

– Сейчас, погоди, найду… Вот, дословно зачитываю сводку. Запись телефонного разговора недельной давности. Объект: «…Сижу дома, гляжу в окно, проверяю, чтобы хвоста не было, так как надо встретиться с приятелем. Вижу: в припаркованной метрах в десяти от подъезда тачке сидит чувак, и чего-то у него блестит между ног, солнечные зайчики пускает. Присмотрелся – твою мать, ятаган! Во, думаю, придурок какой-то! Но точно не мент, там таких не держат… Вроде все спокойно, оделся, вышел из дому. Только отошел от подъезда, из машины выходит этот идиот с ятаганом, в кольчуге и латах, и за мной. При этом дистанцию, гад, держит. Решил я от греха провериться, сворачиваю в очередной двор – он за мной. Я в следующий – он туда же. Перехожу на легкий бег, а этот идиот не отстает. Бегу, пыхчу, а эта сволочь, ко всему прочему, еще и чем-то металлическим гремит. Выбегаю на улицу, прибавляю темп, а он за мной, не отвязывается… Я уж подумал, что из вражеской грядки ниндзю для моего убийства наняли… Вспомнил, как бегал стометровку в школе, на ходу оборачиваюсь, а этот не только не отстает, но и ятаган свой на вытянутой руке над головой держит…»

– Стоп, Катюш, дальше не надо! – Паша вспомнил недавний рассказ бригадира. – Вы с шефом правильно подумали – это наше чудовище.

– И что мне теперь с этим делать? В авторском виде и отправлять?

– Погоди, родная! В авторском, скорее всего, лучше не надо. Во сколько, говоришь, у вас объезд?

– В четыре.

– Кать, ровно через двадцать минут мы будем у тебя. Только пока ничего не опечатывай и не секреть, ладно? Очень тебя прошу!

– Хорошо, пока не буду. Вот только в нашем учреждении лишний раз светиться не стоит. Сделаем так: я буду ждать тебя в Таврическом саду. Только не очень долго, минут десять – пятнадцать, не более. Устроит? Если позже, сам понимаешь…

– Всё, Катюш! Лечу. Вернее, летим. Кстати, а где в Таврическом?

– У взбледнувшего Есенина. Знаешь, где это?

– Знаю. Все, Кать, едем. Спасибо тебе…

Козырев метнулся к дверям актового зала, приоткрыл массивную дубовую дверь и, выцепив взглядом Пасечника, стал демонстрировать ему мимические призывные знаки. Григорьич долго не врубался в Пашину жестикуляцию, но через какое-то время, из чистого любопытства приподнялся и, стараясь особо не привлекать внимания трибун, стал пробираться на выход.

Покинув зал и плотно закрыв за собой двери, Пасечник изумленно воззрился на Пашу:

– Ты чего, братка?

После того, как братка в двух словах объяснил ему суть ситуации, Григорьич тяжело выдохнул и рубанул рукой воздух:

– Поехали! Времени в обрез! Кстати, баба эта, она точно… того? Без динамо?

– Наш человек, – твердо успокоил Паша. – Вот только… как же «разбор полетов»?

– Да пошел он! Это – сейчас важнее! Да ты не дрейфь, Козырь, от этой блевотины я тебя по-любому отмажу. А если там выгорит, с меня… Блин, даже не знаю что, ибо я, Пашка, в этой жизни очень мало что могу. Но в любом случае «не уйдешь обиженным». Эт-то точно…

«…Короче, понимаю, что вот она, моя смерть приходит. Решил – будь что будет, и побежал обратно к дому, а ниндзя хренов не отстает, здоровый, видать, лосяра. Заскакиваю в квартиру, из тайника вытаскиваю ствол. Понимаю, что кольчугу может не взять, из-за шкафа достаю автомат и все обоймы, готовлюсь отражать нападение, и так, знаешь, очень аккуратненько выглядываю в окно. И что же вижу? Этот идиот с ятаганом возвращается обратно и как ни в чем не бывало садится в машину… Вот теперь уже несколько дней гадаю – типа, что это было?»

Пасечник дочитал сводку до конца и молча возвратил казенную бумагу Екатерине. Он закурил, поднялся со скамейки и принялся нервно расхаживать взад-вперед. Наконец решился:

– Екатерина Михайловна, скажите, а это весь разговор, целиком? Или…

– Нет, я дала вам прочесть только один кусок – монолог объекта. Хоть он, как вы могли заметить, достаточно большой и эмоциональный. Затем они говорили о делах, но эти подробности к вашей истории не имеют никакого отношения.

– Да-да, все правильно, я вас очень хорошо понимаю. А скажите, Екатерина Михайловна, э-э… – Пасечник замялся. Выражение его лица приобрело страдальчески-комичный вид.

– Что сказать-то? – попробовала уточнить Востроилова.

– Кать, – взял инициативу на себя Козырев. – Николай Григорьич хочет спросить: нельзя как-то подрихтовать-подсократить эту сводку? Исключительно в части монолога объекта? А еще лучшее, того… В общем… э-э… – Теперь пришел черед смутиться уже самому Паше.