Луиза Пенни - Хороните своих мертвецов

Она лежала на столе перед ними. На карте были отмечены участки города, где Рено проводил раскопки в поисках Шамплейна, и стояли даты, уходящие на многие десятилетия назад.

– Есть какие-либо соображения? – спросил Ланглуа у Гамаша, когда они все втроем осматривали карту.

– Вот что представляется мне существенным.

Палец Гамаша остановился над пустым местом на карте. На карте, где были обозначены только те здания и улицы, которые Рено считал важными для своих поисков. Места, где мог быть захоронен Самюэль де Шамплейн. Здесь были показаны базилика Нотр-Дам-де-Квебек и кафе «Бюад», здесь были показаны разные рестораны и дома, которым «посчастливилось» привлечь внимание Рено.

Остальная часть великолепного Старого города словно и не существовала для Огюстена Рено.

А прямо там, куда указывал палец Гамаша, находилось Литературно-историческое общество. Но оно отсутствовало. Не было нанесено на карту. Его не существовало в Шамплейноцентрическом мире Рено.

Ланглуа кивнул:

– Я тоже обратил на это внимание. Возможно, у него не было времени внести поправки.

– Это не исключено, – сказал Гамаш.

– И что вы думаете?

– Я думаю, было бы ошибкой, если бы мы позволили страсти Рено ослепить нас. Убийство может не иметь никакого отношения к Шамплейну.

– Тогда зачем он там копал? – спросил молодой помощник.

– Хороший вопрос, – печально улыбнулся Гамаш. – Похоже, это ключ к разгадке.

– Верно. – Ланглуа сложил карту и сунул ее назад в сумку.

Гамашу стало любопытно, зачем Рено нужна была такая большая сумка, если там лежала одна только карта.

– И больше там ничего не было? – Гамаш кивнул на сумку в руках Ланглуа. – Кроме карты?

– Ничего. А что?

– Карту можно было унести и в кармане. Зачем ему потребовалась сумка?

– Привычка, – предположил помощник. – Возможно, он носил ее повсюду, на тот случай, если что-нибудь обнаружится.

Гамаш кивнул. Такое было возможно.

– Коронер говорит, что Рено был убит лопатой около одиннадцати часов вчера вечером, – сказал Ланглуа. – Он упал лицом в землю, после чего была предпринята попытка его закопать.

– Но неглубоко, – добавил помощник. – Не основательно. Вы считаете, они хотели, чтобы его нашли?

– Интересно, как часто пользуются этим подвалом, – задумчиво произнес Ланглуа. – Нужно будет спросить. Пусть войдет первый – председатель совета. Как его там? – Инспектор заглянул в свои записи. – Портер Уилсон.

Вошел Портер. Он пытался не показывать этого, но он был потрясен тем, что в библиотеке, его библиотеке, сидят полицейские.

Он не питал ненависти к французам. Невозможно жить в Квебек-Сити и испытывать такие чувства. Это стало бы мучительным испытанием, тогда как можно было бы уехать и жить другой жизнью. Нет, Портер знал, что французы любезны и гостеприимны, предупредительны и постоянны. Большинство из них. Ну а радикалы имелись по обе стороны.

Здесь-то и крылась проблема, о которой ему неустанно говорил священник Том Хэнкок. Портер воспринимал это как «стороны», невзирая на то, что прошло столько лет и у него было множество друзей-французов. Невзирая на то, что его дочь была замужем за франкоязычным канадцем, а внуки ходили во французскую школу, да и сам он говорил на идеальном французском.

Он по-прежнему смотрел на это как на стороны, а себя видел где-то с краю. Потому что он был англичанином. И тем не менее он считал себя таким же квебекцем, как и все остальные в этой прекрасной комнате. Его семья прожила здесь не одну сотню лет. Сам он прожил в Квебеке дольше, чем этот молодой полицейский, или человек, сидевший во главе стола, или старший инспектор Гамаш.

Он здесь родился, прожил всю жизнь, и здесь его похоронят. И все же, несмотря на все его дружелюбие, его никогда не будут считать полноценным квебекцем, «своим».

Вот разве что здесь. В Литературно-историческом обществе, в самом центре Старого города. Здесь он был дома, в английском мире, созданном английскими словами, в окружении бюстов великих англичан.

Но сегодня во время его дежурства сюда вошла французская полиция и обосновалась в Лит-Исте.

– Прошу вас, – сказал инспектор Ланглуа, вежливо вставая и показывая на стул. Он говорил на своем лучшем, весьма корявом английском. – Присоединяйтесь к нам.

Словно у мистера Уилсона был выбор. Они стали здесь хозяевами, а он – гостем. Он удержался от резкого ответа и сел, хотя и не на то место, на которое показал инспектор.

– У нас есть несколько вопросов, – сказал инспектор Ланглуа, переходя к делу.

В течение следующего часа они опросили всех. От Портера Уилсона они узнали, что библиотека запирается каждый вечер в шесть часов и, значит, утром, когда здесь появился Уилсон, была заперта. Все тут оставалось на своих местах. Но люди Ланглуа осмотрели большой старый дверной замок, и хотя никаких следов вскрытия на нем не обнаружилось, такой замок мог бы без труда открыть даже ребенок, не прибегая к помощи ключа.

Тревожной сигнализации в библиотеке не имелось.

– Зачем нам тратиться на сигнализацию? – спросил Портер. – Сюда никто не заходит, даже когда мы открыты, так зачем приходить, когда мы закрыты?

Они узнали, что английские книги в Квебек-Сити можно найти только здесь.

– И у вас их, кажется, немало, – сказал Гамаш. – Я не мог не заметить это, пока шел по коридорам и комнатам: у вас тут есть несколько книг, не включенных в каталоги.

«Это явное преуменьшение», – подумал он, вспомнив огромное количество коробок с книгами повсюду в задних комнатах.

– На что вы намекаете?

– Ни на что. Простое наблюдение.

– Вы правы, – неохотно согласился Портер. – Причем каждый день поступают все новые книги. То и дело кто-нибудь умирает и оставляет нам свои книги. Так мы и узнаём, что кто-то еще умер: появляется коробка с бесполезными книгами. Это вернее, чем некрологи в «Кроникл-телеграф».

– И они всегда бесполезные? – спросил Ланглуа.

– Один раз мы нашли неплохую книгу рисунков.

– Когда это было?

– В тысяча девятьсот двадцать шестом году.

– А продать их вы никому не можете? – спросил Гамаш.

Портер уставился на старшего инспектора. Гамаш ответил тем же, не понимая, что могло вызвать столь саркастический взгляд.

– Вы шутите?

– Non, monsieur [29] Нет, месье (фр.) . .

– Мы не можем. Попытались как-то раз – членам общества это не понравилось.

– В тысяча девятьсот двадцать шестом? – переспросил Ланглуа.

Уилсон не ответил.

Следующей вошла Уинни Мэннинг и подтвердила, что ночь и в самом деле клубничка, но добавила, что англичане обычно хорошие тыквы, а в библиотеке прекрасный отдел матрасов и спальных принадлежностей.

– Собственно говоря, – обратилась она к Гамашу, – мне кажется, вы и сами интересуетесь этой областью.