Николай Леонов - Девять молчащих мужчин

– Прибери тут за моими раздолбаями…

Жанна вернулась к себе в маленькую конторку, немного позаниматься бумагами. Завтра она собиралась платить налоги за квартал, и нужно было еще кое-что посчитать. Ей было хорошо слышно через стену, как Сафон со своими дружками рассаживаются в зале. Кто-то громогласно потребовал «пивка для рывка», кто-то заржал, и следом раздался звон чего-то разбиваемого стеклянного. Жанна недовольно поморщилась и приподнялась со стула. На уровне ее головы в стене имелось небольшое круглое отверстие. Еще в самом начале ее бизнеса, когда помещение подверглось капитальному ремонту, прораб показал глубокую трещину в стене, отделявшей обеденный зал от ее кабинета, и в шутку предложил устроить там «глазок», для контроля за персоналом.

Жанне шутка понравилась, и она в самом деле решила так сделать. Прораб почесал в затылке и выдал еще одно интересное решение. Часть трещины он не стал заделывать. Изнутри ее завесили небольшой гравюрой в легкой рамке, а со стороны зала в нужном месте стену украсили витражом из цветного стекла. Что-то вроде изогнутого зеленого стебля, от которого отходят веточки с бутонами и уже раскрывшимися цветками разных цветов. Не ахти какая художественная ценность, но через синее стеклышко прекрасно просматривалась часть зала от двери и до стойки продавца. И, что самое главное, Жанна могла видеть внутреннюю часть стойки и кассу.

Дверь за спиной толкнули, и она, еле успев прикрыть картиной свое наблюдательное окошечко, к своему неудовольствию, увидела в кабинете одного из братков Сафона – самого молодого из его команды, Вовку Сараева. Или Вована, как его еще называли дружки. Было Вовану лет двадцать пять, так что при своих сорока семи Жанна ему в матери годилась. И этот самый Вован все время пытался с ней заигрывать.

Картина никак не хотела висеть ровно, и Жанна спросила, не оборачиваясь:

– Чего тебе, Вова?

– Жанна, ты это… – замялся парень и вдруг сгреб ее в охапку, прижал к себе и засопел ей в ухо.

– Ты спятил! Отпусти сейчас же! – воскликнула Жанна срывающимся голосом.

Мальчишка, сопляк! Но как он держал ее, как прижимал!

– Жан, ты это… ты мне давно нравишься… я дурею от тебя! У тебя такие ножки… крепенькие, загорелые… Ты такая вся! Я хочу…

– Спятил… – хрипло прошептала она, язык отказывался повиноваться, да и сил почему-то не было сопротивляться. Даже ноги стали какими-то ватными и буквально подгибались. Жанна почувствовала, что уплывает, теряет ощущение реальности. Последним всплеском здравого смысла она еще пыталась сопротивляться, понимая, что это дико – вот прямо сейчас отдаться мальчишке, да еще в своем же кабинете. И тут…

Выстрелы ударили резко! Хлестнули по барабанным перепонкам! Жанна вынырнула из обволакивающего возбуждения и вся похолодела.

Два почти сразу, потом один, еще один! Потом два раза по два… Потом еще один. Жанна, бледная как полотно, выскользнула из ослабевших рук Вована и, отодвинув картину в сторону, посмотрела в глазок. В центре зала стоял невысокий мужчина в рабочей спецовке и сосредоточенным взглядом шарил по сторонам. В каждой руке он держал по черному пистолету и поводил ими по залу. Восемь парней валялись в самых разных позах. У кого-то еще дергалась нога, кто-то скреб ногтями по крышке стола, пытаясь подняться. Мужчина двинулся между столиками. Он подходил к каждому, двигающемуся или неподвижному, и стрелял в голову. Кровь и серое вещество разлетались по полу…

И тут Жанна увидела за стойкой скособочившуюся, привалившуюся спиной к стене продавщицу Ирину Васильевну. Женщина сидела с открытыми остекленевшими глазами, в которых застыло удивление. На белой блузке расплывалось кровавое пятно. Жанна зажала рот рукой, сдерживая рвотные позывы, и медленно сползла на пол. Над ней хрипло и даже как-то судорожно дышал Вовка Сараев, приникший глазом к щели в стене…

Наши дни. Москва

Николай Владимирович Мерзликин давно понял, что работоспособность зависит от двух вещей: от осознания, от удовольствия, что ты занимаешься тем делом, которое тебе нравится. И от состояния здоровья. Эмоциональное удовлетворение, душевный подъем – дело хорошее, но физическая немощь может свести на нет любое позитивное настроение. И Николай Владимирович давно пристрастился к спортивному комплексу. Тренажерный зал, потом час волейбола или партия в большой теннис. Потом душ и двадцать пять минут бассейна. Снова душ и массаж… Два раза в неделю он устраивал себе подобные удовольствия. А по субботам или, если дела совсем не отпускали, в воскресенье он ездил на Воробьевы горы и занимался пробежкой.

Жизнь была прекрасна. Да и какой ей еще быть, если ты можешь себе позволить такой образ жизни, если можешь тратить на спорт приличные суммы. Если твой бизнес идет хорошо, даже очень хорошо, все твои проекты реализуются и к тебе постоянно обращаются с предложениями, одно интереснее другого.

Мерзликин припарковался на VIP-площадке, подхватил с заднего сиденья спортивную сумку и взбежал по ступеням к стеклянным дверями спорткомплекса «Русич». Просторный холл встретил прохладой и знакомыми запахами. Возбуждающими запахами, тонизирующими. Это раньше спортзалы пахли раздевалками, застарелым мужским потом и хлоркой. Сейчас дезинфекция иная, сейчас ионизированный и дезодорированный воздух, современная вентиляция. Да и люди сюда приезжают другие. Эти по́том не пахнут…

– Здорово, Николай! – послышался уверенный, даже чуть властный голос.

Мерзликин сбавил шаг и повернул голову. Из глубокого кресла у окна поднялся щуплый и длинный мужчина в мятой летней льняной паре, которая висела на его плечах как на вешалке, и двинулся к Мерзликину, радушно улыбаясь и одновременно разглядывая его с ног до головы.

– Хорошо, хорошо! Вижу, что у тебя все пучком, что ты на коне, Коля! – протянул он руки и решительно обнял Мерзликина, похлопав его по широкой спине. – Рад тебя видеть. А ты меня, я вижу, не узнаешь? Забыл старика?

– Почему же забыл, – ухмыльнулся Мерзликин. – Не забыл. Как поживаешь, Лука? И что ты тут-то делаешь? Помнится, ты никогда к спорту тяги не имел и курил как паровоз.

– Эх, Коля! Столько лет прошло, столько лет! Многое изменилось. Пойдем посидим, поговорим! Тут, я видел, буфетик есть приличный. Можно сока выпить, кофе, чайку. А то и коньячку. Помнишь мою фляжечку подарочную? Так вот она всегда со мной.

– Ну пойдем, посидим, – согласился Мерзликин. – Только не очень долго, а то у меня все расписано по часам. На тренировку опаздываю, а потом еще дела по работе. Это ты, Лука, вольная птица!

– Ты меня Лукой не зови, – попросил худой, и в его вежливой просьбе мелькнули стальные приказные нотки. – Зови, как и прежде, Александром Сергеевичем.