Вячеслав Белоусов - Провокатор

– Не скажите, милейший Яков Самуилович, не скажите, за неимением времени, я бы и большее вам изобразил, – толстячок пожевал губы, полистал бумаги. – Перед нами явный талант! Он и в тактике силён, и стратегия в допросах просматривается, переплюнет наших во французской борьбе.

– Ну, ну, – махнул рукой Шнейдер, – по бумажкам-то выводы делать?

– А я вам его представлю, как приедем, – улыбнулся толстячок. – Дожидается нас, готовится.

– Похвально, похвально. Узнаю ваши методы, Ер-ремей Тимофеевич, – Шнейдер сделал приглашающий жест к рюмкам. – Вы, как обычно, наступление не начинаете, не подготовив плацдар-рм.

– Мы что, мы в штабе… исполняем приказы, – скромно заблестел замасливавшимися глазками толстячок и потянулся к рюмке.

Вот так этот день начинался – нервами, беготнёй, руганью; об этом Минин догадывался, а вот где и чем закончится, подумать боялся. «Первые, самые главные часы миновали, всё вроде развивалось пока терпимо, а там видно будет», – размышлял он, не поднимая головы и наблюдая из-под бровей за ёрзающим напротив лейтенантом Квасницким. Тот по-прежнему не спускал с него подозрительных глаз. Или ему уже мерещилось?

– Как вчера добрались? – помня старое правило, решил начать он первым и даже изобразил участливую улыбку.

Квасницкий только хитро подмигнул в ответ.

– Курить нет? – не отставал Минин.

– Я же не курю, Артём Степанович. Голова бо-бо?

– Сплошное паскудство. Я там чего не так?

– Молодцом. Вы же спать легли.

«Чего это он вдруг на “вы”?» – отметил про себя Минин, а вслух, покосившись на дверь, шепнул:

– И не говори. Себя не помню. Вроде пошумели?

– Что вы! Жмотов немного… муху у вас пришиб, – хмыкнул Квасницкий, – и весь скандал.

– Вот, вот. Я что-то припоминаю, – Минин поднялся, похлопывая себя по карманам галифе в надежде на завалявшуюся папироску, отодвинулся подальше от двери и вовремя, так как она с шумом распахнулась, и в приёмную вылетел взлохмаченный Баклей, лицо которого больше напоминало раскалённый утюг с пылающими вместо глаз угольками.

– Заседаете? – с разгону рявкнул он на обоих вытянувшихся перед ним. – Капитан Минин, ты-то что тут штаны дырявишь?

– Я… – не успел рта открыть тот.

– Давай за мной! А вы, лейтенант Квасницкий?.. – уже из коридора донёсся его бас, но услышать пожелания заместителя начальника управления лейтенанту не довелось, так как дверь прикрылась, и за ней исчезли и говоривший, и оперуполномоченный.

– Тебе заниматься нечем, Степаныч? – не оборачиваясь, уже принялся за капитана Баклей. – Нам же ехать. Ты готов?

– Но полковник Ахапкин приказал ждать.

– Полдня высиживаем. Не понимаю ничего. Там труп пропадает, а мы чего-то дожидаемся.

– Но…

– Когда они теперь прикатят, эти проверяющие? Об этом кто-нибудь задумывался? Мы обернулись бы сами за день ещё вчера и схоронили бы спокойно. А теперь где мне лёд добыть? Я ответственность с себя снимаю.

– Ну а формалином нельзя?

– Протухнет. К тому же уничтожим возможность дальнейших химических исследований. Тогда уж точно – не сносить нам головы.

– А льдобазы? Рыбзаводы наши на что? Там этого льда завались круглый год.

– Точно! – даже остановился Баклей, и лицо его прояснилось. – Ты где раньше был? Сбегай, дозвонись, выдай им команду, чтоб лёд везли в резалку. Только срочно у меня! Надежды, конечно, мало, всё ж осень на дворе, но, может, откопают они ледок.

И Баклей скрылся за дверьми своего кабинета.

– Вот так всегда, – досадуя, Минин рукой махнул. – Как же, начальство! Самому звонить – две минуты, так нет, тащись теперь вниз, обрывай телефоны.

И он поплёлся на первый этаж в дежурку.

На квартиру повесившегося они добрались спустя несколько часов. Баклей долго и нудно собирал с собой ещё кучу оперативников и криминалистов чуть ли ни со всей лаборатории, а в самом конце вспомнил и про собаку.

– Кобеля-то зачем? – совсем загрустил Минин и в сердцах выматерился. – Будильник в хате не проспишь! Я же вчерась там сам двери опечатывал. Ваша команда?

– Всё с прибаутками? – вскинулся Баклей. – Не можешь ты, Степаныч, без этого. А про кавалькаду зря. Раз требуется полная им картина, раз веры нет, я устрою парад. Слышал, они даже медика своего везут?

– Откуда нам знать? – пыхтел Минин у двери, отдирая сургучные наклейки. – У начальства на всё своё мнение. Пускайте собаку.

И он отворил дверь, пропуская всех. За овчаркой и Баклеем ввалилась почти вся оперативная группа, оттеснив кинолога, молоденького зазевавшегося мальчишку. Минин взглянул в его потное растерянное лицо и, успокаивая, попридержал рукой:

– Не дрейфь. Баклей справится. Впервой на такое?

– Выезжал два раза, – затараторил тот, – на кражи. Но чтоб на убийство!..

– А здесь и того нет. Труп-то в морге давно, да и тут никого не было, – Минин оглядел комнату, задержал взгляд в углу на орущей перепуганной птице. – Попугай вроде жив. Давай-ка лучше закурим, Николай.

И они закурили тут же, лишь переступив порог.

Собака, побродив по углам и облаяв попугая, поджала хвост и спряталась за Минина, поближе к кинологу.

– Ну что же? Работать, работать! – покричал, попугал её подполковник, но та лишь ближе сунулась к оперуполномоченному, в самые его сапоги.

– Во, зверюга! – брякнул Минин. – Чему их учат?

– А вам особой команды? – рявкнул Баклей и протянул к капитану руку за папироской. – Не могут без кнута!

– Я у Николая стрельнул, – подтолкнул локтем Минин совсем заробевшего кинолога, но тот пришёл в себя и мигом распахнул перед подполковником весь портсигар.

– Что со льдом? – хмурясь ещё, но уже миролюбиво затянулся папироской Баклей. – Везде одно и то же. Эх, работнички, мать вашу!..

– Думаю, уже завезли, – щёлкнул каблуками сапог Минин, заодно шуганув и собаку. – Давай, бобик, давай!

– Черчиллем её! – подал голос кинолог.

– Чего? – рявкнул Баклей.

– Черчиллем её кличут! – вытянулся в струнку парнишка, заалев тюльпаном. – Породистая сука, медалистка.

– Что за бред? – поморщился подполковник. – И здесь всё шиворот-навыворот. Сука с кличкой премьера! Это как?

Не сдержался, хмыкнул и Минин, поглядывая на замначальника управления; хороший мужик Баклей Нестор Семёнович, героическая, можно сказать, личность, вроде как Котовский Григорий Иванович из кинофильма, Пархоменко или Кочубей, попал в органы ещё в конце Гражданской войны с партийной службы, а в оперативной работе, в сыске, как тогда, так и сейчас ни черта не смыслит.

– Чего искать велено? – спросил Минин и собаку погладил, та, будто домашняя, так к нему и липла.

– То же, что и вчера, – с полуслова понял оперуполномоченного Баклей, смяв папироску, не докурив, он не выносил новомодный «Прибой». – Нет ничего другого? Чёрт-те что выпускают! Уж лучше махорку.