Роберт Дугони - Ее последний вздох

– Вы здесь одна?

– Я и хвостатый мастер исчезновений.

– Это из-за работы? Я хочу сказать, вы поэтому не замужем? Поздняя работа, нерегулярный график? Если это слишком личное…

Трейси подняла руку.

– Все в порядке. Я понимаю, почему вы спрашиваете. Моя ситуация куда сложнее. Я была замужем, недолго, и давно, еще до того, как стала копом. – Кроссуайт отложила палочки. – Знаете, Кэти, я не особенно хорошая ролевая модель. Двадцать лет назад, спроси вы меня о том, как я вижу свое будущее, я не задумываясь сказала бы, что буду замужем, у меня будет двое детей и я буду жить в маленьком городе и преподавать в школе.

– Что же произошло?

– Убили мою сестру.

– Простите, – снова сказала Прайор.

– Из-за ее убийства я и стала копом. И одна я осталась не поэтому.

– А почему?

– Мне нравится то, что я делаю. Мне нравится физический и интеллектуальный вызов, который бросает нам наша работа, и я люблю стрелять, всегда любила. Дело в том, что в молодости человек может строить какие угодно планы на будущее, а жизнь потом возьмет да и посадит его задницей в то, для чего он предназначен на самом деле. А вам нравится работать в полиции?

Прайор улыбнулась.

– В колледже я специализировалась по уголовному судопроизводству. Думала, что буду работать в суде обвинителем или защитником.

– И что же произошло?

– Рано вышла замуж, забеременела, а тут еще ипотека накрылась медным тазом, пришлось зарабатывать деньги.

– И как?

– Хорошо. Мне нравится.

– Но…

– Беспокоюсь только из-за того, выдержит ли наш брак, да еще из-за дочек, что меня часто нет с ними дома по ночам. Я встречала много разведенных копов.

– Сколько вашим дочкам лет?

Кэти достала из нагрудного кармана форменной рубашки фотографию и протянула ей.

– Четыре и два. Так и ношу их каждый день с собой на работу. – Двое малышек в одинаковых цветастых платьицах и черных лакированных туфельках стояли, нежно обняв друг друга за шейки. У Трейси таких фотографий были дюжины – она и Сара в детстве. Когда-то они в нарядных рамках были расставлены по всему дому в Седар Гроув, но теперь лежали в гараже в коробках. Она вернула фото.

– Красавицы.

– Может, посоветуете мне что-нибудь? – попросила Прайор.

Вдруг Трейси поняла, что думает сейчас не только о Саре, но и о Николь Хансен, и об Анжеле Шрайбер.

– Пользуйтесь всякой возможностью показать им свою любовь, – сказала она.

Звонок из службы 911 поступил в 11:25 следующего утра. Полчаса спустя Трейси и Кинс были уже у мотеля «Джун». Прошли через парковку, где от патрульных машин и полицейских яблоку упасть было негде. Фургончики телерепортеров выстроились вдоль всей Аврора-авеню, а свора фотографов и журналистов соперничала за места на тротуаре с толпой зевак, привлеченных к мотелю двумя вертолетами служб новостей, которые лопатили воздух над головами собравшихся. Как назло, утро выдалось хотя и свежее, но ясное, и теперь, в полдень, солнце вовсю сияло в прозрачном голубом небе. Люди на северо-западе не привыкли сидеть дома в солнечную погоду, и ничто не могло распалить их любопытство больше, чем свежее убийство.

– Поганое будет дело, – сказал Кинс, оглядывая толпу.

– Оно уже поганее некуда.

Два офицера охраняли вход на лестницу, которая вела на второй этаж.

– Номер четырнадцать, – сказал тот, что помоложе. – Угловой.

В руках у него ничего не было. У второго тоже.

– Кто ведет журнал? – спросила Трейси.

– Дежурный офицер. – Указующий жест пальцем.

Лестница вибрировала под их шагами, когда они поднимались на второй этаж. Дальний конец площадки – облупленной, с голыми стенами – отгораживала красная полицейская лента, натянутая от ручки двери к перилам. Из углубления в стене вышел третий человек в форме и с планшетом для записи.

– Расскажите нам, какие действия вы предприняли, – сказала Трейси, расписываясь в журнале и передавая планшет Кинсу.

Офицер показал через перила на козырек здания.

– Владелец встретил меня там, на пороге офиса. Сказал, что горничная нашла тело, когда пошла убирать комнату.

– Где она теперь? – спросил Кинс.

– Сержант с владельцем отвели ее в офис. Она в сильном шоке.

– Что рассказала?

– Постучала, ей не ответили, и тогда она открыла дверь своим ключом. Вошла, увидела тело и выскочила обратно. Ничего, кроме ручки двери, в комнате не трогала. – Он кашлянул. – Теперь сидит, молится по-испански, крестится и целует распятие. – Голос изменил ему. Он и сам был в шоке, хотя очень старался это скрыть.

Кинс кивнул в сторону открытой двери.

– Вы там были?

– Нет, но я успел увидеть, когда туда входили пожарные.

– Натяните еще одну ленту у входа на лестницу, – распорядилась Трейси, – и передайте журнал кому-нибудь из офицеров, которые стоят там. Скажите им, что я велела пропускать наверх только по номеру жетона и под личную роспись. И еще скажите, пусть говорят всякому, кто попытается пролезть за ленту, что на него или на нее будет заведено дело.

Кинс открыл свой тревожный чемоданчик, вынул оттуда пару латексных перчаток и бахил, передал Кроссуайт. Снарядившись должным образом, они вошли в комнату. Там пахло свежим сигаретным дымом и мочой. Как и в тех комнатах, где прежде нашли тела Николь Хансен и Анжелы Шрайбер, здесь большая двуспальная кровать тоже стояла непотревоженная, а одежда убитой, аккуратно свернутая, лежала на краешке. Женщина лежала рядом с кроватью на полу, связанная. Но в отличие от Хансен и Шрайбер, лежала она не на боку и не была блондинкой. Темно-русые волосы были собраны в хвост у нее на затылке. А еще она была крепче двух других, шире в кости. Груди расплющены серым шероховатым ковром. Ягодицы и задняя поверхность бедер в бороздках целлюлита. Ниже живота по ковру расплывалось темное пятно. И, как у Шрайбер, красные от ожогов подошвы. Трейси тяжело выдохнула и закрыла глаза.

– Ты в порядке? – спросил ее Воробей.

– В чем тут суть, Кинс? Что он пытается нам сказать? Ему просто нравится унижать их или здесь есть что-то еще?

– Не знаю. Пойду скажу Фацу, пусть поставит экраны здесь и у входа на лестницу. И фургон пусть подгонят задней дверью прямо к лестнице, чтобы не пялились.

Медицинский эксперт округа Кинг будет ждать несколько часов, прежде чем трупное окоченение пройдет и ему удастся распрямить ее конечности. А сейчас, даже если прикрыть тело простыней, всем – и журналистам, и растущей толпе зевак – будет видно, как оно странно вывернуто.

Трейси огляделась, запоминая детали. Шагнула к столу и ткнула пальцем в фиолетовую сумочку, ее длинная золотистая цепочка лежала рядом. Сумочка была того же оттенка, что и платье, аккуратно свернутое на краю кровати.