Сергей Богачев - Век испытаний

Фёдор даже нахмурился от такой резкой смены тона. Ему показалось, что в словах Степана прозвучала лёгкая насмешка.

– Да уж хватает, дружище! Хватает! Нас пока не так уж много, как хотелось бы, и не успеваем всего – задач сейчас больше, чем проверенных людей, но это временно – я уверен. По мере того как мы будем продвигаться вперёд, к нам примкнёт всё больше и больше людей. Пролетарии сейчас колеблются.

Фёдор встал и, почувствовав себя в родной стихии, продолжил:

– Хозяева заводы бросают, людям есть нечего. И ничего, кроме возмущения, в своих цехах они не высказывают!

– Ты не прав. В депо рабочий комитет принял решение о недоверии управляющему.

Фёдор был в курсе всех волнений и новшеств:

– Сменят и что? Что они будут возить? Воздух? Пока заводы не заработают, ни им, ни самим заводчанам жизни не будет! Только национализация! Исключительно!

– А кто управлять всем этим хозяйством будет?

– Вот! Вот видишь, ты уже задал вопрос, значит, ты задумался! А если ты задумался, ты найдёшь правильный ответ. Хоть методом проб и ошибок, хоть с помощью товарищей, но ты ищешь!

– Да я не ищу, Федя. Я уже устал от всех этих каруселей. Война, революция, работы нет, сколько ж можно? С девятьсот пятого всё ищем. Царь нам не такой был. А что, плохо жили разве? Я тебя спрашиваю?

– Э-э-э-э, дружочек, так ты разуверился? Ещё даже не половина пути, а ты сдрейфил?

Пашка с интересом следил за дядькой – он таким его никогда не видел. Их общение всегда сводилось к застолью на Пасху. Как и Лиза, Пашка открыл для себя много нового.

– Ты не перегибай, Фёдор! Не перегибай! Я такой человек, мне цель нужна. Вижу цель – иду. Не вижу – стою. А сейчас, хоть слепцом меня назови – не вижу! В упор не вижу! Все о народе заботятся, кому не лень, – от попов до большевиков, и чем больше таких заботливых, тем хуже становится! А я жить хочу. Сегодня, а не завтра.

– Вот. Вот ты сейчас сам цель себе и поставил.

– Я тебе сказал, что у меня в башке тупик! Тупик, понимаешь?

– Не-е-ет, Стёпа. – Когда товарищ Артём начинал слегка протягивать слова, это значило, что сейчас он в замечательном, неофициальном расположении духа. Обычно, на публике, он был в своих выражениях резок, оперировал чёткими формулировками и использовал короткие предложения.

– Чё нет? Ты меня, что ли, лучше всех знаешь? Вон сколько годков не виделись. Я уж и подзабыл, как ты выглядишь. Кстати, здоровый ты стал! – Водочка сделала своё дело, и дядька Степан уже слегка захмелел.

– Твой тупик от незнания и нерешительности. Ты себе цель уже поставил, теперь нужно действовать. И вот этих всех благодетелей, как ты говоришь, нужно или на нашу сторону переманить, или от дел отодвинуть.

– Ну ты, Фёдор, знаешь, что делать?

– Я знаю. Промышленность поднимать. Работать до изнеможения.

– Так война же!

– Так проиграем, если не справимся. Думаешь, немец – он что, резиновый? У них ресурсов тоже негусто, а уже сколько потрачено. Тут кто кого.

– Ну, раз ты знаешь, то и командуй! Строителей светлого будущего ведь не хватает, я так понял?

– Точно так. Зашиваюсь. И товарищи не справляются. Пятьдесят задач одновременно.

Пашка, слушавший уже второй час беседу двух очень уважаемых им людей, посчитал, что теперь вот то самое время, когда пора обозначиться, а то так всё мимо пройдёт.

– Товарищ Артём!

Голос с другой стороны стола оказался неожиданно громким и уверенным.

– Товарищ Артём, а возьмите меня к себе.

– К себе? – Фёдор несколько опешил от неожиданности.

– Да. В помощники. Вы же не успеваете, зарываетесь?

Степан удивился такой решительности племяша:

– Ишь ты, проныра! Хотя… На твоё усмотрение, Фёдор. Пашка преданный.

Товарищ Артём посмотрел на молодого человека оценивающим взглядом снизу доверху.

– Грамоте обучен?

– Так точно! – отчеканил Пашка.

– С цифрами дружишь?

– Так точно! – голос Пашки стал ещё громче, он понимал, что ему не откажут.

– Реакция у тебя хорошая, грамотный, и фамилия у тебя проверенная.

– Не думай, Фёдор, не думай много. Наш он, Черепанов. – Степан тоже загорелся этой идеей – наконец парень толковым делом займётся. А опасность – так она и под домом может в виде гопников достать. Кто знает, что там, на роду, написано?

– Я нуждаюсь в таком человеке. Да. Определённо.

Пашка сиял от того, что его экспромт привёл к таким неожиданным последствиям.

Фёдор продолжил:

– Работы будет много. Будешь везде рядом со мной. Поездить придётся. Дальше Рогани бывал где-нибудь?

Тут Пашка слегка смутился и, опустив взгляд, негромко сказал:

– Да не приходилось, я больше по месту тут.

– Ладно, ладно! Не дрейфь, справимся! Как тебя только теперь величать? – Фёдор на несколько секунд задумался. – Адъютант? Так мы не в армии, а я не превосходительство. Секретарь? Так работа не конторская вовсе. Больше штабная.

– Товарищ Артём, ординарец. Ordino по-латыни значит «порядок наводить». – Паша своим этим изречением поставил Степана на время в тупик.

– Кх-мм… – откашлялся дядька Степан, – я же говорил, смышлёный парень!

– Ну, не знаю. Мне не очень. Помощником будешь. А там смотри – представляйся, как заблагорассудится. – Товарищ Артём подал руку своему новому товарищу, и Пашка убедился в её крепости.

Начиналась новая жизнь.

Дневник. Харьков

Вести дневник – дело девичье. Гимназистки и курсистки имели моду записывать свои переживания и страдания на бумаге. Бумага всё стерпит. Бумаге можно пожаловаться, окропить слезой, а потом плакать, взглянув на её высохший след ещё раз. Дневник – это склад переживаний, это собеседник, который никогда лишнего не спросит, глупых вопросов не задаст и уж тем более – не осудит. Этот собеседник будет терпеть всё, что с ним сделает хозяин, – и строки о неразделённой любви, украшенные ангелами и сердечками, и гнев на родителей, и при необходимости сгорит в печке, если хозяйка совершенно обезумеет от злости или отчаяния.

Павел знал о такой слабости кисейных барышень и потому сразу от идеи вести записи отказался. Что же я, революционер, пребывающий в самой гуще событий, рядом с такими людьми буду дневник писать? Но месяц назад, когда распри в Советах достигли своего апогея и в Харькове продолжился их Первый всеукраинский съезд, Пашка встретил одного интеллигентика.

Щуплый паренёк немногим старше, чем он, проносился мимо, опустив взгляд в пол. Убирать плечо Пашка не стал – какая наглость вот так нестись, не глядя. Щуплый упал, столкнувшись с Пашкой, и обронил все свои записи.

– Простите, не заметил… – Студент (как прозвал его для себя Пашка) быстро принялся собирать листки с пола.

– Это ты сейчас историю обронил? – знакомый зычный голос сзади заставил Павла обернуться. Товарищ Артём дружески похлопал Павла по плечу и продолжил: