Григорий Свирский - Ленинский тупик

Силантий крестит под реденькой, свалявшейся бородой грудь.

«И поделом мне! Гордыня обуяла… Ермаков известно, что за человек. Пошумит, швырнет выговоров пригоршню, а к рождеству объявит всем амнистию — гуляй, ребята! А вот этот, поднебесный?!».

Силантий потирает кулаком лоб. Что рассказывали на стройке о Хрущеве? А, вот что…

В соседней стройконторе, что ли, ударило током девчонку. Она лежала в подъезде, язык набок. Вокруг нее бабы охали-ахали. Никто не знал, — что делать. Хрущев поблизости оказался (новый магазин осматривал), расспросил, почему люди у подъезда сгрудились, кинулся в подъезд, вытащив девчонку на воздух. Всем тогда понравилось, что он, ровно и не начальник, не отдавал никаких распоряжений, никого и никуда не посылал. Сам, на своем хребте, вынес ее из подъезда. Сам сделал искусственное дыхание.

Но сейчас воспоминание не обрадовало.

«Сам и отвес возьмет в руки… Да что отвес! — перебивает Силантий самого себя. — Бригада второй день кипит, как котел. У Тоньки язык длине-ен…».

— Тонька! — Силантий сдергивает с головы картуз, вытягивает из-под подкладки бумажки, желтоватые от пота. — Отнесешь наряды. Одна нога тут, другая — там… Кому говорят!..

Велюровая шляпа, новенькая, ухоженная, с не гнущимися, точно из жести, полями, однообразно, видно, раз и навсегда, закругленными со всех сторон, как на манекене с магазинной витрины, показывается наконец над кладкой. Силантий складывает пальцы дощечкой, чтоб ненароком не пожать руку гостю так, что тот вприсядку пойдет…

— С прибытием, значит, — хрипит он, пытаясь скрыть растерянность. — Очень приятно.

Здороваясь, Хрущев произнес веселым тоном.

— Куда ни глянь — стены. Какая же из них именинница?

Тихон Инякин показал на «капиталку» и потянулся к лежавшему неподалеку топору. — Извините, меня настилы ждут.

Силантий взглянул на него округлившимися в тревоге глазами: «Не кидай, Тихон!»

Генеральный приблизился к стене, потрогал кирпич, следы раствора остались на его пальцах.

— Еще не засохло.

— Эт верно, — уныло подтвердил Силантий. «Ославит на весь город».

Хрущев отложил в сторону справочник по строительному делу, который держал в руках, и заметил удовлетворенно, что стена выглядит капитально!

— Эт верно…

Хрущев приложил руку ко лбу, козырьком над глазами. — ложковые ряды с горбинкой. Хотя они под штукатурку. Ничего.

— Эт верно! — покорно повторял Силантий, думая, как бы сказать-признаться честно, что сегодня он, Силантий Касаточкин, оконфузился.

Хрущев вытянул из нагрудного кармана своей гимнастерки складной прорабский метр, измерил толщину шва, не глядя на него.

— В норме, вроде.

Генеральный еще раз оглядел кладку — наверху поблескивала медная гирька отвеса.

— Как звездочка горит.

— Эт верно! — машинально повторял Силантий. Он шагнул вперед, что бы начать горестное повествование по возможности бодрее: так, мол, и так, и на старушку бывает прорушка.

Хрущев обернулся к нему:

— Кто сложил?

Силантий сделал вид, что оглядывается по сторонам.

— Лександр. Туточки, туточки был…

Александр в это время подошел, но Силантий словно бы не заметил его. «Поорали на малого. Будет…»

— Туточки был. Услали куда, наверное…

Александр перебил мрачно: — Что скрываете? Я клал. Староверов.

Хрущев поздоровался с Александром, положил белую пухловатую руку на его плечо.

Потрепал по отечески. — Вот, оказывается, какой вы! Что, каждый день так работаете? — И заключил, не дождавшись ответа:

— Молодцом!

Нет, это было невыносимо, Ермаков хоть не издевался. Уши Александра наливались кровью. Хрущев заметил это.

Не зазнавайтесь, Александр! Сфотографируют вас у кладки — и в газету. Напишем статью о вашем опыте. Пусть вся страна знает…

Поведя плечом, Александр сбросил пухловатую руку гостя и быстро пошел прочь.

Хрущев вопросительно взглянул на Силантия. Рука старика что-то делала под бородой, вроде ворот расстегивала. Из-за угла послышался возглас Инякина:

— Скромяга он, Шурка-то! Когда о нем говорят, готов сквозь землю провалиться.

Хрущев поглядел вслед скромному юноше. Синяя рубашка Александра на лопатках выгорела добела, лопатки были сведены вместе, как у человека, которой ждет удара в спину.

Генерального Секретаря проводили аж до лестничной клетки… Он остановился там, взглянул куда-то наверх. Спросил как бы вскользь. — Говорят, у вас новый крановщик. Как он, поспевает за вами? Сработался?

— Немой-то?! Пообвыкнет…

Как «немой?!» вскричал Хрущев. Он что у вас еще ни одной беседы не провел? Ни одной политиформации? Рта не раскрывал?!

Силантий на беседах не бывал, но своих никогда не подводил.

— Как же! Все, как часы! Даже за меня вступался.

— Так почему же «немой»?

— Не матерится никогда. Даже заводную Тоньку не облаял.

Хорошего воспитания, значица…

Хрущев похохотал громко, от всей души, и, заметив, что крановщик выглядывает из своей скворешни, едва не махнул ему рукой. Но во время удержался…

Он сильно потряс руку Силантия, портрет старика-каменщика он видел на облезлой от дождей Доске Почета.

Силантий на рукопожатие не ответил, и у Генерального осталось ощущение, что он пожал мокрую деревянную лопатку.

Проводив взглядом шествие во главе с обманутым Хрущевым, Игорь подумал, что его вот так, запросто, как Хрущева, не надуешь. Но, если всерьез, он еще мало что знает.

И, сменившись, вечером продолжал листать свою «заслуженную», в пятнах масла и тавота, записную тетрадочку. Некоторые записи — он уже не раз испытал это — были сродни поплавкам на воде, которые указывают на скрытый под ними тяжелый груз. Возьмешься за поплавок, потянешь, а внизу иногда такое, что, кажется, не осилить.

Он все искал и искал этот поплавок, который, может быть, укажет ему, где таится проклятие…именно проклятие… как иначе назвать то, из-за чего лихорадит всю стройку. Где оно скрыто, это Проклятие? Как выглядит? Чем живо?

Спустя неделю на корпус не подвезли кирпича. Бригада простаивала. Игорь открыл дверцу кабины, до него донесся снизу пронзительно тоненький голосок:

Игорь спустился на подмости. Подсобницы лузгали семечки с краю корпуса в тенечке.

Белые платки теснились густо, один к одному; кто-то визжал, галдел. Птичий базар!

Увидев своего крановщика, Нюра оттянула платок на затылок, вскинула над головой руку в черных, как из ляписа, подушечках мозолей, и… взгляд ее упал на Силантия, который грозил ей кулаком.

Из-за спины Нюры выскочила приземистая, неимоверно широкая в бедрах такелажница Тоня в желтом сарафане («Самовар самоваром», — мелькнуло у Игоря) и прошлась по настилу, притопывая короткими ножками в рабочих, не по размеру, ботинках. Ботинки ее были не то в мелу, не то в известке, пыль так и взвилась вокруг.