Павел Назаренко - В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

Месяц тому назад в здешние места была отправлена группа наших лагерников. В этой группе находился мой станичник Василий Шевченко. Всей душой я рвался сюда, чтобы быть опять с ним. Я обратился с вопросом к тем лагерникам, с которыми прибыл мой станичник. На мой вопрос: «Находится ли в вашей группе В. Шевченко?» удивленные лагерники спросили меня, а кто он для вас? Я им сказал, что Шевченко мой станичник. Раз он ваш станичник, то помолитесь за него Богу. Он уже покоится в земле. Рассказали мне, при каких обстоятельствах он погиб. Бригадир послал моего станичника делать просеки. Ему, бедняге, захотелось курить. Смотрит конвоир курит. Подошел к нему и попросил докурить окурок.

Конвоир бросил в сторону окурок к сказал Шевчевк, чтобы тот пошел и поднял окурок. Он пошел с надеждой поднять его и покурить. Не успел Шевченко сделать два-три шага, как конвоир перерезал его из автомата. Привезли труп Шевченко в лагерь. Пролежал труп под лагерным забором целый день, а на второй день его похоронили. Вот как безнаказанно советские подонки расправляются с несчастными заключенными. У станичника В. Шевченко осталась в станице жена и шестеро детей босых, голых и голодных.

В лагерном отделении № 12 я работал слесарем в ночной смене. Проработал до февраля месяца. При заточке инструментов я работал наждачным камнем без предохранительных очков. Глаза засорил наждачной пылью. Долго в сан-части доктора копались в глазах иглами, но ничего не могли сделать и един из врачей сказал: Мы не специалисты, бросим рыться в глазах, а то можем его оставить без глаз. Лучше будет, если мы его отправим в больницу к глазному врачу. С ужасными глазными болями я ожидал оказии, чтобы отправиться в больницу. И только в начале марта оказалась такая оказия. К нам в тайгу прибыли грузовые автомобили. На один из грузовиков погрузили меня и еще несколько больных заключенных и одного мертвого в гробу.

Отправили нас в больницу № 2. Больничные охранники в первую очередь нас обыскали, потом послали в баню, а после бани отправили на врачебную комиссию. В больнице доктора по глазным болезням не оказалось и я был назначен к отправке в больницу № 1.

В одиночном порядке в больницу не отправляют, а потому мне с больными глазами пришлось ждать пока не составиться группа. В течении трех недель наоралась группа. Нас кратчайшим путем, через поля, рвы и ложбины, покрытые льдом и водой (началась оттепель) погнали к жел. дор. станции. Мы прибыли на станцию в валенках наполненными холодной водой. Погрузили нас в поезд и через несколько минут поехали в больницу № 1.

После нескольких часов езды, наш железн. состав остановился перед высоким забором, который окружал городок. Сторожевые вышки говорили нам о том, что это не вольный городок. Вышли мы из вагона и, исполняя приказание конвоира, поплелись к воротам.

Вошли в хорошо оборудованный городок, который и оказался больницей № 1. Об этой больнице нам много рассказывали.

Повели нас в баню, где приказали сбросить с себя убогое одеяние и, как полагается, был сделан самый тщательный «шмон» — обыск. Отобрали все. Советский лейтенант нашел у меня несколько листов бумаги, исписанных молитвами и псалмами. Отобрал и начал смеяться над нашей верой в Бога, и что, мол, Бога нот и глупо Ему верить. Я лейтенанту ответил, что в Бога я верю, что блажен тот, кто верует в своего Господа, а несчастен тот, кто ни во что но верует. У него нет ничего святого и жизнь его пуста и бесцельна. Он промолчал.

Получили по кусочку мыла, воды дали вдоволь. Некоторые из нас полезли на полки парной. Выкупались, на чистое тело одели грязное белье и верхнее барахлишко и отправились во врачебную комиссию. Врачебная комиссия была составлена из заключенных врачей.

Осматривали нас довольно внимательно. Кроме засорения глаз, у меня оказалось большое давление крови 210/190 — гипертония. С этой болезнью меня положили в палату гипертоников. Палаты переполнены больными. Уход — самообслуживание. Более подвижные больные работали санитарами и разносили тяжело больным завтрак, обед и ужин. Чистота в палатах поддерживалась в образцовом порядке руками самих же больных. Полы в палатах мылись три раза в неделю до полной белизны. Пыль вытиралась каждый день.

Со стороны врачей больницы был очень строгий контроль в отношении чистоты. За чистотой следили и вольные сестры милосердия. Питание, в сравнении с лагерным, было хорошим.

Во всей больнице врачи были из отбывающих заключение. Главным врачом-начальником больницы и сестрами надзирательницами были вольные. Среди больничных врачей были знаменитости, хирург Флоринский и глазной врач, ученик знаменитого одесского ученого Филатова, и много других. Были и недобросовестные и неучи практиканты, которые выдавали себя за врачей. После сделанных операции последними, больные делались полными инвалидами на всю жизнь или отправляли оперируемого на тот свет. Иногда эти практиканты в утробе оперируемого забывали хирургические инструменты, куски бинтов и пр. а когда у сольного начиналось осложнение, только тогда вспоминали о недостающих пинцетах, ножницах и марле.

В городке находились бараки для выздоравливающих больных, число которых доходило до тысячи и больше. Из этого числа было 200–300 психически больных. Последние были размещены в двух бараках, были случаи, когда во время приступа психически больные не только избивали друг друга, но и убивали, были и такие, которых совершенно изолировали от других. Таких было около 30 человек.

Сама больница из себя представляла городок, довольно вместительный и расположенный на склоне большой возвышенности, за заборами городка был виден таежник, окружающий городок с севера и запала, а с юга — глубокий ров, за которым находилось громадное кладбище. На восточной стороне была видна большая живописная равнина, по которой протекала извилистая река и проходила железная дорога. Группы, вечно зеленеющих деревьев, разбросанные всюду живописно выделялись к привлекали взгляды несчастных и забытых узников.

Июнь месяц. Проносятся упорные слухи, что будет активировка (комиссия по освобождению). Вся больница встревожилась, как потревоженный муравейник. Сначала зашептали, а потом начали говорить все громче и громче об этой приятной новости. У каждого вспыхнула искорка уже пропавшей надежды на освобождение и каждый из заключенных к этой новости относился с некоторым недоверием и истолковывал ее так же как в свое время — смерть Сталина, беря во внимание свои лагерные дела.

В конце июня, действительно, прибыла медицинская комиссия и началась активировка, вернее, подготовка к таковой. Эта неожиданная новость стоила многим очень дорого. Некоторых разбил паралич, а у некоторых, слабосердечных, от радости получился смертельный сердечный припадок. Врачебная комиссия работала целый июль и качало августа, а в августе начала работать и другая комиссия-пересуд. Судебная комиссия пересматривала наши дела и чуть ли но всем, прошедшим медицинскую комиссию сроки наказания были сняты.