Павел Назаренко - В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

Старшина, с остервенением наносит удары палкой по головам и плечам новичков. Удары бывали настолько сильными, что от палки летели куски. Трудно сказать, о количестве палок, перебитых на плечах и головах заключенных. В этом лагере нам, заключенным, пришлось испытать страшные мучения еще от одного бича людей и животных.

16 июля появились целые облака мошки, которая набросилась на людей и животных. Мошка была настолько маленькой что не чувствовалось когда она прилипала к коже лица и рук. Она, как и комар, с жадностью пила нашу кровь. Эта мошкара была настолько маленькой, что свободно пролазила через отверстия той сетки, которую мы имели на лицах, защищаясь от такой же массы комаров.

Была еще и другая мошка более крупная и своим видом напоминала нам собачью муху. Впивалась она в открытое тело и разъедала его до ран. Во время еды эта мошка на стенках посуды с едой и на хлебе садилась тонким пластом. Борьба с этим бичем бесполезная. «Голод не тетка», все будешь есть, чтобы утолить голод.

Ночью я почувствовал большое недомогание. Утром пошел в санчасть. Измерили температуру и послали в барак. Это был редкий случай, что заключенного с температурой освободили от работы и послали в барак. От яда мошкары у меня оказалась пониженная температура. Следующие дни я ходил на работу.

Работали мы возле большой реки. Жара была ужасная. Заключенные мучились от жажды. Попросили конвоира, чтобы он разрешил, одному из нас, принести воды из реки. Конвоир разрешил. Наш бригадир (из заключенных) послал одноглазого инвалида полк. Полупанова В. В. с ведром к реке.

Но успел Полупанов сделать несколько шагов, как неожиданно раздался выстрел и он, раненный в грудь, свалился мертвым на землю. Мы, заключенные, не имели права подойти к смертельно раненному, чтобы оказать помощь. Конвоиры нам запретили подходить к нему. Только через четыре часа из лагеря прибыла комиссия с лагерным офицером. Собрали всех заключенных, построили вокруг убитого и стали говорить свои глупейшие речи.

Восхваляли бдительность конвоиров и предупреждали их о том, что мы являемся самыми злейшими врагами их коммунистического режима. Слушая их речи, я невольно радовался и даже гордился.

Уж больно высоко коммунисты нас возносят, как своих злейших врагов, а потому боятся и наших теней. Приказывал офицер конвоирам не жалеть для нас пуль и палок. Беречься нас, ибо мы, не считаясь со своей физической слабостью, тигром ножом наброситься на конвоира, при удобном случае, и перегрызть горло.

Можем ли мы сделать прыжок тигра, обессиленные и с большим трудом передвигая свои слабые ноги, и перегрызть горло часового своими зубами, которые от цинги слабо держатся в наших челюстях?

Но насмешке ли это и не издевательство над нами московских палачей. За это незаконное убийство часовой получил в награду от лагерного начальства часы и трехдневный отпуск.

Дело к вечеру. Прекращаем работу. Усталые, с опухшими лицами от укусов мошкары, под охраной часовых, с трудом передвигая ноги рабочая бригада заключенных двигается по пыльной дорого. Часовые усталости не чувствуют. Все время приказывают нам ускорить шаг.

Вдруг раздастся команда «бегом». Раздается гул трехсот ног, спотыкаемся, падаем, бежим к реке, чтобы захватить паром. Часовым хочется нас скорее передать под охрану лагерной охраны и быть свободными. С большим трудом добежали к реке и падаем на землю.

Сердце вот, вот разорвется. В груди чувствуется жар. Дыхание захватывает. Подошедший паром забирает только одну сотню, перевозит на другой берег, выгружает и сразу же возвращается за остальными заключенными. Мы сидим на земле и ожидаем остальных.

Когда все переправились через року, по приказанию начальника конвоя построились. Нас пересчитали и по команде «шагом» двинулись в путь, растянувшись на 100–150 метров. Мы настолько устали что с трудом передвигали ноги и не обращали внимания на понукания часовых идти скорее.

К наступлению темноты мы подошли к лагерным воротам. Построились, нас пересчитали и сделали поверхностный обыск. Открыли ворота и мы вошли в лагерный двор. Лагерь принял 3/ка в свою утробу усталым, голодным и жаждущим. От перехода во рту пересохло, а в лагере вода ценилась на вес золота: в самом лагере воды не было.

Лагерь очень старый и в нем перебывали не десятки, а сотни. Во дворе лагеря рылись большие и глубокие ямы для уборных. Эти ямы быстро заполнялись, рылись новые, заполнялись и снова рылись и так уборными ямами был ископан весь двор.

Жижа уборных просочилась в два лагерных колодца и загрязнила в них воду. В теплые дни а в особенности летом, в лагерном дворе стояла невероятная вонь. Атмосфера была убийственная. Вот в каких атмосферных условиях кили в советских исправительно-трудовых лагерях миллионы заключенных.

Зловонием было пропитано буквально все. Особенно тяжело было нам переносить жажду. А воды в лагерном дворе нот. Чтобы достать воды, нужно, прежде всего, от лагерного начальства получить разрешение, чтобы с водовозной двуколкой, с большой бочкой отправиться в соседний двор по золу* Если такое разрешение получишь, то несколько человек берутся за двуколку и под охраной часового отправляются чтобы наполнить бочку водой. Все заключенные с нетерпением ожидают водовозов. Бочка за один миг освобождается от воды. Как приятна эта живительная влага, а в особенности тогда, когда в продолжении нескольких часов тебя мучила жажда.

Зловонные испарения лезут в нос, горло и легкие.

Появление в лагерном дворе водовозов с водой — целое событие. Со всех сторон слышны выкрики «вода, вода». Из бараков бегут к водовозам заключенные со всякого рода посудой. Окружают водовозную двуколку и начинается толкотня возле бочки. Как я уже сказал выше, бочка за один миг освобождается от воды. Холодная, она с жадностью, проглатывается здесь же возле двуколки. Редко кто возвращается в барак с посудой наполненной водой.

В зловонной исправительно-трудовом лагере коммунистического «рая» заключенный страдает но только от голода, но и от жажды.

Переводят меня, как мастера, в бригаду для ремонта таежных проезжих дорог. На наше счастье три конвоира оказались, на редкость, добрые ребята. Нас но ругают и не издеваются над нами, как это проделывали многие. Мы работаем, а они попросили бригадира, чтобы он наблюдал за дорогой и при появлении какой либо машины сразу же давал им знать, а то чего доброго может нагрянуть или лагерный начальник или кто из энкаведистов.

Конвоиры отходят немного от нас садятся на траву и играют в карты или ложатся спать. Мы работаем, как на воле. На дороге неожиданно показалось две больших грузовых машины, наполненных такими же заключенными — женщинами. Их везли на работу на подсобном хозяйстве их лагерного отделения. Наш бригадир об этом картофельном поло сказал конвоирам. Последние, из сострадания к нам, сказали бригадиру, что они разрешают украсть немного картофеля, ко сделать так, чтобы никто но смог обнаружить кражу. Нашлось два опытных на это дело «вора», взяли торбы и ползком отправились за картофелем. Из под кустов вырывали клубни, разравнивали землю, стебли оставались нетронутыми и все было на своем месте. Сделано это так ловко, что даже опытный огородник и тот не мог бы обнаружить кражу.