Андрей Посняков - Крест и порох

Маюни, избавившись от способной его выдать мансийской малицы и вовсе уж не местной сабли, спрятал все это на дно челнока, оттолкнулся от корней, мерно заработал грубо отесанным веслом. Казаки же, выбравшись на берег, по суше миновали мыс и стали пробираться дальше через заросли недалеко от среза воды, поглядывая на реку сквозь переплетение ветвей.

По течению челнок, даже без спешки, все едино быстро их обогнал, вскоре поравнявшись с краем вытоптанной луговины, на которой расположился языческий ратный стан.

– Не окликают, – облизнул пересохшие губы Силантий. – Вестимо, колдуны на покой в землях своих полагаются, беды не хоронятся. Ох, татары их быстро бы уму-разуму научили…

Воины медленно, осторожно крались дальше, а от реки тем временем послышались крики. Воины сир-тя заметили странную, опушенную ветвями и замаскированную корой лодку с одиноким обнаженным гребцом и махали ему, требуя пристать к берегу. Маюни улыбался, кивал, дружелюбно махал рукой, но – не слушался. Дикари стали собираться к воде, многие угрожали копьями, хотя лезть в реку не спешили.

– Ух ты! Кажись, попался наш остяк, не пропустят…

– Вижу! – огрызнулся Силантий, ускоряя шаг. Теперь он уже не таился, однако увлекшиеся гребцом язычники на шум в лесу внимания не обратили.

К берегу вышел седовласый дикарь с медальоном, вскинул руки. Тут же из кустарника напротив соскользнула в воду змея толщиной с человека и саженей пяти длиной. Еще одна подняла голову из воды ниже по течению, поплыла к лодке. Остяк испуганно заголосил, навалился на весло, круто поворачивая, погреб к берегу. Собравшиеся там дикари расхохотались, многие стали помахивать ладонями – дразнили.

Казаки тем временем выбрались на край лагеря, тихо ругнулись, узрев изрядную стаю менквов, с полсотни воинов сир-тя и трех колдунов, один из которых подманивал к себе остяка, другой сидел в глубине стоянки, почти у чумов, поджав под себя ноги, раскинув руки и замерев, а третий, сложив руки на груди, стоял чуть в отдалении за спинами веселящихся дикарей.

– Как же так? – изумленно охнул десятник. – Своими глазами видел, как половина копейщиков к стругу шла!

– Может статься, они не отплывать собирались, а лишь лодку спускать помогали? – пожал плечами Серьга. – Какая теперь разница? Мальчишку нашего выручать надобно!

– Ух ты! Втроем супротив полусотни?

– Смерти славной забоялся, казак? – с презрением оглянулся на него Матвей.

– Я испугался?! – задохнулся от возмущения Ухтымка. – Да я!..

– Чародея первым валить надобно, – указал на ближнего язычника с медальоном Серьга. – Без магов язычникам половина силы долой.

– Токмо тихо! – упредил десятник.

Казаки выбрались из тенистой чащи, молча побежали вперед, стремительно сокращая расстояние до врага. Услышали тревожный вскрик – и с удаления в полтора десятка шагов дружно метнули копья. Предупрежденный колдун обернулся, но только для того, чтобы принять три тяжелые пики себе в грудь, а не в спину.

Матвей ощутил что-то, похожее на удар подушкой, ноги его переплелись – и он кувыркнулся на песок, по инерции перевалился с боку на бок. Голова гудела, амулет на груди кололся, словно иголками, руки и ноги слушались плохо. С трудом он поднялся на колено и замер, увидев скрюченные, мелко вздрагивающие тела своих товарищей.

«Колдовство! – понял Серьга. – Чародей конечности давит…»

Колдун же, что-то зло выкрикивая, шел от чумов к пришибленным его волей казакам. Это был тот, что сидел на корточках: тоже седовласый, с морщинистым, словно сушеный инжир, лицом и широкими плечами, в безрукавке из тонкой замши, вышитой квадратиками и украшенной меховыми кисточками. В нескольких шагах от своих пленников сир-тя выдернул сверкнувший желтизной нож, вскинул к плечу. Круглое старческое лицо исказила гримаса ненависти.

Дольше Серьга сдерживаться не смог: схватился за рукоять сабли и, выдергивая ее из ножен, сразу рубанул снизу вверх поперек груди колдуна. И тут же, обратным движением – с размаху по шее.

Тело чародея сделало еще несколько шагов и только после этого рухнуло вперед, голова же осталась где-то позади.

Толпа дикарей охнула от ужаса, казаки закашлялись, поднимаясь с песка, а Маюни, тонко и яростно взвыв, прыгнул на колдуна перед собой и стремительно вогнал свой нож тому в основание шеи.

Толпа язычников заревела снова, на этот раз от гнева. Те, что имели копья, вскинули их над головами, прочие схватились за палицы – и ринулись на врагов.

Маюни, увидев толпу бегущих на него одного оскаленных сир-тя, отреагировал мгновенно: метнулся к реке, прыгнул в челнок и быстро-быстро погреб, чуть не сразу оказавшись на середине реки. Пытавшиеся поймать его вороги забежали на глубину по грудь и там остановились, грозя вслед кулаками. Потом повернули в помощь остальным.

Казаки злобную толпу встретили саблями, привычно подбивая копья вверх, уклоняясь, подныривая под длинные древки, рубя руки и коля тела…

– Веселей, ребята! – радостно захохотал Матвей. – Наш ныне праздник, други! Покажем нехристям, как казаки умирать умеют!

Его зловещий хохот вынуждал дикарей пятиться, стараться ударить издалека – сберечься, а не победить. Возможно, только потому тройку храбрецов толпа и не смяла сразу, не втоптала в песок, а попыталась окружить, зайти за спину, уступая место на острие атаки друг другу и не спеша ощутить прикосновение сверкающих изогнутых клинков, которыми так ловко орудовали белокожие пришельцы. Даже менквы – и те повели себя храбрее. Избавившись от оглушающей воли колдунов, усталые и голодные, они сразу устремились на близкую и вкусную добычу, не особо беспокоясь тем, что воинов сир-тя больше почти вдвое и что у них есть копья и палицы.

Задних воинов зверолюди просто передавили, хватая со спины за головы, дергая к себе и ломая шеи, откидывая назад и хватая новых. Занятые битвой дикари далеко не сразу поняли, что их безнаказанно истребляет новый враг. А когда хруст костей и предсмертные стоны заставили обернуться – преимущество в числе было уже не у них.

– К реке! – рявкнул Силантий, ощутив слабину в напоре язычников, ухватил направленное в грудь копье под наконечник, рванул, выдергивая из строя молодого дикаря, рубанул его по лбу, концом древка ударил в живот другого, вынуждая согнуться, хлестнул саблей подставленную шею, ринулся в открывшийся проход.

Ухтымка и Серьга побежали следом. Сир-тя качнулись было за врагами – но Матвей, подобрав с песка чужое копье, метнул его в толпу, подхватил другое… Дикари шарахнулись – казак помчался за товарищами.

– Струг! – Десятник командовал кратко, но товарищи понимали его отлично, навалились на нос полувытащенной лодки. В горячке схватки они, не ощутив ее огромной тяжести, моментально столкнули лодку на воду, забрались внутрь, зашарили вдоль бортов. Весел не оказалось, и Матвей тут же взялся грести древком копья. Андреев попытался воспользоваться своим как шестом, но дна не достал и тоже принялся худо-бедно грести.