Андрей Посняков - Крестоносец

Усадьба, она так и называлась «Усадьба», потому как стояла на отшибе, в лесу, на берегу небольшой речки, а даже, лучше сказать – широкого ручья, что впадал в реку Черную, а уж та пополняла своими бурными водами беспредельно-серебристую гладь Псковского озера. До него от Усадьбы было километров десять, а до второго озера, Чудского, чуть побольше – пятнадцать, но это, если напрямик, через леса, ручьи, болотины… Имелись, вились тропки – в сухое лето запросто можно было пройти, даже и проехать – по заброшенной и разбитой лесовозами до полного некуда грунтовке. Не на легковушках, конечно, проехать – на «УАЗике».

У Миши как раз «УАЗик» и был куплен, почти одновременно с Усадьбой. А что, плохо разве? Рубленый дом – крепкий, на века, только лишь починить крышу – амбары, участок чуть ли не в гектар. Кругом лес, река, озеро вот…

Вообще, эту Усадьбу Мише приятель, питерский опер Василий Ганзеев по прозвищу «Веселый Ганс», посоветовал. Ты, сказал, хотел ведь чего-то уединенного, да на лоне природы, да подальше от людских глаз? Так вот и покупай – место хорошее: природа, охота, рыбалка, цивилизации почти никакой нет, даже сотовая связь – и та не берет. Покупай, пока просят недорого…

Миша – Михаил Сергеевич Ратников, молодой человек лет тридцати, высокий синеглазый брюнет с небольшой бородкой, бывший коммерсант, бывший учитель истории (о, это в какие седые времена еще было?!) – подумал-подумал, да и купил. Не для себя уединенья и покоя искал – для Марьюшки: стройненькой, миленькой, зеленоглазой… а как распустит по плечикам сахарным волосы льняные – ну, чисто русалка! Не думал, не гадал прожженный циник Михаил Сергеевич, что вот эдак вот Господь сподобит влюбиться, словно бы броситься с головой в глубокий речной омут! И вот на те ж – бросился…

Выжав сцепление, Михаил врубил первую передачу и, поднявшись в крутую горку, остановился, заглушив двигатель. Тут – рядом, буквально в двух шагах – щавеля росло немеряно, вот Миша и решил нарвать – на щи, Марьюшка-Маша любила…

Управился быстро – минут за десять нарвал пакетик, а больше и не надобно было. Хороший щавель – густой, крепкий, забористый, и здесь его прорва, не то, что за Усадьбой. Там, конечно, близко, но все не то – редкий да мелкотравчатый – не то, что вот здесь, тем более и по пути же.

Разогнувшись, молодой человек потянулся и повернул голову, услыхав надсадный рев мотора. Рев быстро приближался, и вот уже между деревьями, на лесной дорожке показался замызганный по самое некуда «Урал», под завязку груженный лесом. Ну, ясно дело – воры. Миша, конечно, в местные дела не лез, потому что был умный и вовсе не хотел, чтобы кто-то пустил красного петуха в Усадьбу или, пуще того, в магазин, еще по весне открытый им в ближнем, в пяти километрах, поселке. Поселок – а, вернее, два сросшихся – имел двойное название – «Советский номер 3» и «Сяргозеро». Первое досталось от времен колхозов-строек-лесоповалов, второе – от древних финно-угорских племен – «белоглазой» чуди. Проживало в сем довольно красивом местечке, если верить переписи, четыреста двадцать два человека, число которых летом, за счет приезжих дачников, легко переваливало и за тысячу. А магазин до Миши имелся один – бывший «ОРС», да и тот торговал только продуктами.

Ну, господин Ратников, пообжившись да приглядевшись, это дело быстро поправил – арендовал помещение в добротном кирпичном здании недавно закрытой восьмилетки, завез товар – парфюм, батарейки, шмотки, мелкую электронику и прочее – расторговался… И вот, на следующий год уже подумывал о магазинчике автозапчастей. А что? Дело выгодное – машины у всех не новые, ломаются часто, да еще мотоциклы, да моторные лодки, катера…

Поэтому ссориться с местными не хотелось. И без того – чужак. Хорошо, хоть жил в отдалении – все ж не так завидовали, как, к примеру, недавним переселенцам из Узбекистана Кумовкиным, этнически русским, которых в поселке, как водится, сразу же прозвали – «узбеки».

Ох, как их возненавидели!

Поселковые и так-то промеж собой жили недружно – в свое время в Советский переселили жителей так называемых «неперспективных деревень» – Карякина, Пустыни, Горелухи, издавна враждовавших. Выходцы из каждой поселились отдельными улицами, так сказать «средь своих», исконная вражда никуда не делась, но потихоньку притухла, проявляясь лишь по большим праздникам, когда в местном клубе традиционно устраивались драки. Все, как и положено издревле: карякинские на пустынских, или те и другие – на горелухинских, летом вариант – все вместе – на дачников или стройотрядовских студентов… Все как положено – с пьяными воплями, с кольями, с красной юшкой из носу и сломанными ребрами бузотеров. В общем, весело жили по праздникам, с огоньком, с задором, жаль, времена те давно ушли. Молодых мужиков нынче маловато осталось, да и те большей частью спились, а кто не спился, те, на пилорамах да лесовозах халтурили – после банкротства леспромхоза никакой другой работы в поселке не было. С одной стороны, молодцы – семьи-то кормить-одевать надо… Да и леса, в общем-то, не жалко – вон его сколько кругом, не окинешь взглядом! Леса не жалко, жалко дорог – уж их-то лесовозники-гады разбили, как «юнкерсы» в войну не разбивали.

Так вот, об «узбеках» Кумовкиных. Приехали они крепкой семьей, сами вдвоем, сын с невесткой, дочери, зятья, внуки. Сразу же взяли ссуду, да и так, верно, накопления были, выстроили просторный двухэтажный дом, с садом-огородом, с теплицею… И конечно же сей особнячок сразу же стал бельмом на глазу для каждого, уважающего себя, сяргозерца. Ходили, мычали – вот, мол, понаехали тут на все готовенькое… Ну и по мелочи пакостили, по крупному пока опасались.

Отогнав «УАЗик» с дороги в траву – чтоб лесо-возник-гад невзначай не помял, а то ведь они та– кие – Миша с интересом следил, как груженный лесом «Урал» с натугой штурмует горку… Нет, выкатил все же! Молодец! Только вот дорога…

– Здорово, командир! – лесовозник тоже остановил машину на пригорке, выскочил из кабины, закурил. Кудрявый молодой парень, лет на пять помоложе Ратникова, звали его Николай Карякин… Карякин, да – как и бывшую деревню.

– Привет, Николай, – Михаил вылез из авто, поздоровался. – Что – на халтурах?

– А куда ж нам деваться? – Карякин хохотнул. – Не все ж водку жрать.

И прищурился. Нехорошо так прищурился, не по-доброму… Миша знал, что Карякин-то был судимый, отсидел лет пять за грабеж, недавно вернулся… семью завел – вроде бы совсем стал порядочным человеком, и все же… Все же сквозило в его облике и повадках нечто такое… волчье… И это вот – «командир»… Карякина в поселке побаивались.