Андрей Посняков - Крест и порох

– Мыслю, пора, фройляйн Митаюки-нэ. Должны уже добраться.

Девушка кивнула, оттолкнула долбленку, уселась на корму, взялась за весло, борясь со встречным течением. Вскоре, впрочем, она добралась до пруда, и стало легче. Мерно проталкивая однодревку через застывшую ряску, девушка несколько раз поднимала лицо, улыбалась дозорному на сосне, а подобравшись ближе, помахала рукой:

– Хорошего дня! Это я, Митаюки-нэ из Яхаивара! Видите, обещала вернуться и вернулась!

Караульный помахал в ответ, и шаманка погребла дальше, проплыла мимо осоковых зарослей, за поникшим кустом повернула к берегу, приткнула челнок к отмели, весело помахала выглянувшим воинам:

– Вот и я, храбрецы! Али мыслили, обману? – Митаюки резко опустила руку, нахмурилась: – Подождите, а вы кто? Тут намедни другие воины стояли!

– А чем мы хуже? – выкатили грудь колесом дозорные. – Иди сюда, путница. Мы тебя с дороги отваром походным угостим.

– Коли угостите, тогда выйду, – согласилась шаманка, перекинула ноги за борт, толкнула челнок выше и стала подниматься, положив весло на плечо: – А правда, почему вы другие? Где прежние?

– Да меняемся мы, дева, – охотно пояснили воины. – Мужи в дозорах не живут. Отстояли срок, и заместо одних другие заступают… Ой, это кто?

Сир-тя увидел, как по бокам от посудины вспенилась вода и из нее выросли трое мужчин, резко склонившихся над челноком. Отшвырнув рогожу, они схватили лежащие на дне луки и стрелы, вскинули оружие. С пчелиным гулом запели стрелы – из шести в дозорного на сосне попали четыре, и две оказались смертельными. Водяные люди повернули лица к дозорным. Воины закричали, хватаясь за копья, но было уже поздно…

– Ни в жисть больше водолазом идти не соглашусь! – поклялся Ондрейко Усов, бросая лук обратно в лодку.

Он тут же сел, развязал штанины и запрыгал, избавляясь от песка с камнями. Матвей первым делом поспешил к жене:

– Ты как, милая?

– Ты настоящий вождь. – Юная шаманка закинула руки ему за шею, подтянулась и крепко поцеловала в губы. – Мы будем править миром! А пока раздевайся, простудишься!

– И почему они огня у себя в дозорах не разводят? – недовольно посетовал Костька Сиверов, уже развешивая одежду на низких ветках орешника на просушку. Все тело его было покрыто мурашками и заметно посинело, казак ежился и дрожал, несмотря на жару.

– Снимай все скорее, – шепнула на ухо мужу Митаюки. – Снимай скорей, я тебя согрею.

Получасового отсутствия сотника Серьги никто не заметил. Казаки были заняты протаскиванием через протоку огромного корабля. Вроде как по ширине струг по реке проходил с легкостью и по осадке тоже имел изрядный запас под килем. Но вот на каждой излучине либо в берега носом и кормой упирался, либо брюхом на мелководье садился. Приходилось раскачивать, подкапывать, тянуть, вести дальше – и опять на очередном изгибе русла повторять все старания. В болотине, через которую большие трофейные лодки с легкостью скользили поверх грязи и растений, струг просто застрял. Причем на глубине, и выйти толкнуть его казаки не могли. Им оставалось только грести с борта, в то время как товарищи на лодках по мере сил веслами разгребали ряску и тину на пути.

До выходящей в озеро протоки ватажники добрались только к вечеру, привязались напротив расположения дозора и, подкрепившись вяленой рыбой, легли отдыхать.

Митаюки дала людям время прийти в себя и набраться сил, однако подняла их все же задолго до рассвета. Вернее, разбудила мужа, внушительно поинтересовавшись:

– Вы хотите золота или погибнуть? Давайте выдвигаться, иначе первыми не поспеть!

Такое наущение могло бы поднять даже мертвого казака, а потому кочевряжиться никто не стал – споро собрались, погрузились, отплыли. По озерному простору струг пошел ходко – для таких вод и создавался, – лодки вытянулись за ним в хвост.

– Сейчас высадимся, пока они все сонные, святилище окружим в два ряда, и отец Амвросий шамана здешнего низвергнет, а опосля слово божие для язычников произнесет, – потирая ладони, негромко поведала мужу шаманка свой план. – Главное, чтобы казаки первые ни на кого не напали, тогда мы все селение мирно в христианство обратим. Ты токмо рядом со священником держись. Вдруг силы его молитвы не хватит? Тогда придется рогатиной маленько подсобить. После сего идола поганого забираем, крест водружаем и обратно в острог с честью возвертаемся.

– Как ты легко про идола родового сказываешь, – не выдержал даже Матвей. – Нечто не жалко совсем?

– Это мужской бог… – небрежно, с легким презрением отмахнулась юная шаманка. Ее куда больше заботило состояние священника. Интересно, жестокая и коварная Нине-пухуця успела его хорошенько разозлить, дабы добавить силы и ярости в чувства и заклинания? Должна была. Черная шаманка знала, что делать. Да и выглядел отец Амвросий слегка потерянным, с шальным взглядом тиская крест и бормоча себе под нос молитвы.

С первыми рассветными лучами казацкий струг, обтянутый шкурой троерога, с шумом врезался в берег, пройдя между двумя лодочными причалами и один ненароком завалив. Рядом приткнулись лодки, из них тоже посыпались на берег суровые, нахмурившиеся воины.

– В два ряда округ капища становись! – приказал Матвей Серьга. – Спокойно держитесь, други, первыми сечу не начинать!

– Маюни! – поймала паренька за руку юная шаманка, указала на дерево: – Ящерку-выручалочку отпусти скорее, а то как бы амулет не отомстил. Я не могу, переводить надо.

Маюни несколько мгновений колебался, однако общее дело оказалось для него важнее неприязни к сир-тя, и он кивнул, побежал к священной березе здешнего рода, подпрыгнул, ухватившись за нижнюю ветку, стал ловко карабкаться наверх.

Отец Амвросий, ступив на берег, осенил себя знамением, низко поклонился, громко провозгласил:

– Благодарю тебя, Господи, что дозволил мне принести священные имя и слово твое на сии берега языческие, что отныне православными станут!

Между тем Михайло Ослоп, Ондрейко Усов и Ганс Штраубе уже начали деловито обдирать шкуру со святилища, дабы удобнее выгружать оттуда золотого идола.

На свет выскочил растерянный шаман – сонный, взъерошенный, как мокрый воробей, одетый лишь в золотой с лучами защитный амулет.

– На колени, несчастный! – воздел руку над ним священник. – Покайся в грехах своих, язычник! В служении богам ложным, в поклонении бесам мерзким, в чародействе и волховании! Истинная вера прольет свет свой в души ваши и на ваши земли! Повторяй за мной и радуйся словам драгоценным… Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя и на земле, как на небе! Не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, ибо твое есть царство и сила и слава вовеки… И сними с себя, дикарь, эту богопротивную мерзость!