Денис Лукьянов - Големикон

Мысли резко метнулись в настоящее просто потому, что у девушки заслезились глаза. Прасфора слегка опешила – она вроде и не собиралась плакать… Попадамс закашляла, в нос ударил невыносимый запах гари, вместе с ним – ниоткуда взявшееся тепло.

Вагон горел.

Огоньки из маленьких ящерок становились огромными пламенными варанами, постепенно охватывали бархат кресел. Тревогу никто не бил – неудивительно, из трех человек в этом вагоне двое спали крепчайшим сном.

– Вот тебе и мертвые големы, – закопошилась девушка, закрывая внутренней стороной локтя рот и нос.

Прасфора кое-как схватила обе сумки. Хотела растолкать соседей, но поняла, что не успеет. Пока те придут в себя, пока…

Огонь подступал совсем близко.

Чернота за окном на мгновение стала белоснежной – и погасла вновь. Грома не было.

Чувствуя себя зажатой меж двух катастроф и очень ругаясь про себя, Прасфора срочно начала принимать решение. Рациональная часть заодно с комплексами-предустановками, конечно, подсказывала единственное правильное – хватать лекарство для дяди вместе с едой и бежать. Но чувства куда глубже, вместе с иными комплексами-предустановками (они находились на любое решение), кричали что есть мочи – сначала вытащить соседей.

Прасфора зажмурилась. Приводить в чувство детей-садистов куда проще, хоть и после этого металлические механизмы в голове не затихают.

Девушка кинула сумки. Становилось жарче, дышать – тяжелее. Прасфора подхватила под руки соседку, благо та оказалось легкой, кожа да кости, и потащила ее в соседний вагон. Женщина причмокнула – все же проснулась по дороге.

– А что так… – пробубнила она. Когда язык пламени чуть не лизнул ее лицо, она вскрикнула.

Попадамс дотащила ее до тамбура между вагонами. Вытерла пот со лба. Сказала, прерывая очередной крик:

– Просто будьте здесь.

– Но… а… нестабильность, как все болит! Зачем же вы так меня тащили…

Попадамс умела говорить такое, что волосы дыбом встанут – была не из робко десятка. Но в обычной, нормальной беседе, когда не нужно выпускать шипы, боялась задеть собеседника, и по неведомой причине ей иногда казалось, что задеть может абсолютно все, что угодно. Ну, мало ли какой попадется человек.

Тут бы она бросила одно-другое словцо, но не стала.

Это же не Фюззель, в конце концов. Просто дама, слегка непонимающая происходящее.

Прасфора метнулась обратно в вагон. Изменения были на лицо – загорелись шторы.

Щурясь, видя лишь очертания вещей, она добралась до мужчины. Чуть не присвистнула от того, что тот до сих пор спит, но хотя бы начал ворочаться, уже хоть что-то.

Она схватила его под руки и потащила. Он оказался раза в два тяжелей, так что пламя теперь опережало их.

А потом у Попадамс загорелась юбка.

Резко отпустив мужчину – и отругав себя за это, – Прасфора принялась тушить огонек пальцами, будто спичку. Вроде сработало.

Момент – юбка загорелась вновь.

– Ну нет, – взвыла девушка. – Ну что же такое-то…

Плюнув на все, подхватила мужчину снова – он хотя бы начал просыпаться, – и тоже дотащила до тамбура. Пока делала это, тот снова уснул.

– Ваша юбка! – заверещала дама. – Ваша…

Девушка все же потушила ткань о холодный метал. Ну вот, подумала она, заскрежетав очередными штуками в голове, ты – это настолько ты, неуклюжая неумеха, что еще в дороге умудрилась испортить любимую юбку…

Тут Прасфора вспомнила про сумки. Метнулась в вагон – там огонь уже властвовал, ни в чем себе не отказывая. Поедал обшивку кресел, уже почти закончив со шторами, изрыгал черный дым.

Спотыкаясь и чуть не падая, девушка нащупала сумки, еле схватилп их – благо, только слегка обгоревшие, – и ринулась прочь, в тамбур.

Тут поезд начал тормозить. В машинном отделении лязгнуло так сильно, что все пассажиры из соседнего вагона, уже стянувшиеся в тамбур на помощь, невольно напряглись: кто подскочил, кто вздрогнул, ну а самые бесстрашные решили заглянуть в горящий вагон. Картинки за окном из смазанных потоков черной туши превращались в четкие изображения, но все еще чернющие – будто бы лист ватмана закрасили без единого прогала.

Поезд остановился. Открылись механические двери в тамбуре. Дунуло холодным воздухом.

Прасфора пришла в себя, не выпуская сумок наклонилась к похрапывающему мужчине и растрясла его.

– Просыпайтесь. Приехали.

Тот ответил нечто невнятное, вроде как поблагодарив.

Девушка вышла.

На улице оказалось слишком холодно – ветра, подгоняемые грядущей грозой, постарались на славу. Попадамс порадовалась, что прихватила с собой плотный свитер, хоть сумка с ним и ужасно мешалась, тащить ее было до одури неудобно. Но, подумала Прасфора, где наша не пропадала – не пропадет и тут.

Перрон, не считая бегущих со всем ног работников с водой, оказался пуст. В остальном только бельмом тикали большие механические часы с оголенным механизмом – под хоровое клацанье шестеренок, видных невооруженным глазом, двигалась стрелка. Небо озарила очередная вспышка.

Куда идти дальше, девушка не особо представляла. Равно как вообще искать дядю в горах, когда даже папа сказал, что не знает, что делать по прибытии. Выход из ситуации напрашивался элементарный – спросить дорогу и верить, что кто-нибудь здесь знает о ее дяде.

Прасфора оглядела перрон во второй раз – немногочисленные пассажиры уже разбежались. Оставался один человек, как показалось девушке – специально уединившийся и смотревший в небо. Неудобно, конечно, но вариантов нет.

– Простите, – она подошла ближе, держа сумки. – Вы случайно не знаете, как мне найти…

На этих словах он повернулся, и Прасфора обомлела, узнав мэра Кэйзера. Обомлела дважды, разглядев его глаза – словно бы напичканные холодной металлической стружкой.

– Вы застали не лучший момент, чтобы задавать мне вопросы, – сжал он механическую руку. – Но раз уж начали, спрашивайте.

Да кто она такая – вдруг пронеслось в голове, – чтобы вот так с бухты-барахты подходить к мэру двуединого Хмельхольма и задавать дурацкие вопросы про своего дядю…

Но отступать было не куда – вариантов не оставалось.

– Эм, да, простите, господин мэр, но вы не знаете, где живет мой дядя… то есть господин Попадамс. Простите, не знаю, как его зовут…

Ей показалось, что Кэйзер через силу улыбнулся. Глаза заблестели – все тем же металлическим оттенком.

– Я даже слишком хорошо его знаю, – вздохнул он. – Надеюсь, вы привезли ему лекарство. Просто идите в город, в гору, и поднимитесь на третий ярус сверху – там в конце коридора, не перепутаете, прямо в конце.

Сказать, что Прасфора удивилась, узнав, что мэр знает и про лекарство, и самого дядю – ничего не сказать.

– Спасибо.