Акоп Паронян - Высокочтимые попрошайки

Едва только носильщики постучались, дверь отворилась, и перед ними предстала пожилая женщина с длинным смуглым лицом, которое было сплошь исчёркано временем — точно так, как редактор еженедельника «Масис» [3] «Масис» — консервативная армянская газета, издававшаяся в Константинополе с 1852 по 1889 г.; некоторое время выходила раз в неделю. исчёркивает рукопись в четыре строчки, сообщающую о чьей-то кончине либо о чьей-то женитьбе. Носильщики, переступив за дверь, опустили свои ноши на пол и принялись вытирать физиономии.

— Это вещи Абисогома-аги, конечно? — спросила морщинистая женщина, оглядывая носильщиков.

— Он себя не назвал, — ответил один из носильщиков, обтирая грязным платком голову.

— Какой он с виду?

— На нём был плащ, балахон какой-то.

— Светлый? Тёмный?

— Нет, чёрный.

— Чёрный?

— Да, но хороший, окрутишься — не озябнешь и в лютую стужу.

— Да как ты смеешь! Ты кого это окрутить собираешься? Я не из тех дам, которые… понимаешь? — возмущённо проговорила пожилая женщина, подчёркивая каждое своё слово.

— Я ведь ничего худого не сказал… Ну, окрутишься. Ну и что, разве это плохо? — отвечал носильщик, расстилая на стуле намокший платок.

— Плохо, хуже всего на свете…

— Не знаю. Этакие хитроумные штучки в моей голове не укладываются.

— Сейчас я уложу. Скажи-ка на милость, ты знаешь меня?

— Если б ты окрутилась, разве повредила б себе?

— У меня есть муж!

— Одно дело — муж, а другое дело — он. Ведь он греет! Скажем, захотела ты вдруг зимой среди ночи на двор выйти, — не мужа ведь на спину себе набросишь, а его.

— Абисогома-агу?

— Балахон, хозяйка, балахон!

— Значит, ты всё время про его пальто говорил?

— Разве я о чём-то другом говорил? А ты думала, не про балахон?

— Думала, говоришь, что я могла бы с Абисогомом-агой окрутиться, обвенчаться, значит.

— Господи! Ах. ты, господи! — завздыхал носильщик и сдёрнул со стула платок.

Удовлетворившись столь убедительным объяснением носильщика, пожилая дама повелительным тоном распорядилась:

— Постель и сундуки снесите наверх.

Носильщики с покорностью взяли вещи Абисогома-аги в руки и едва ступили на лестницу, как хозяйка дома закричала:

— Вы что, из деревни пришли?

— Нет, с главной улицы.

— Знаю, а если не из деревни, как же вы в таких башмаках наверх поднимаетесь?

— Других башмаков у нас нет.

— Чего уставились на меня? Чего не разуваетесь?

— Не кричи, хозяйка, не глухие мы, сейчас разуемся.

И они сняли свои драные башмаки, которые оказались куда чище ног.

— И с этими ногами хотите наверх взобраться? — снова запротестовала хозяйка.

— Других у нас нет, — ответили носильщики с таким жалким видом, будто по причине своей бедности они могут иметь только по две ноги, в то время как у богачей по четыре ноги, а то и по пять или шесть.

— Спускайтесь! Поставьте всё на пол! Я сама отнесу.

— Так будет ещё лучше.

— Ах, во всём виноват мой муж… На службу не ходит, а по целым дням в кофейнях посиживает, про национальные дела тараторит, не видит, в каком я положении… Вот я и вынуждена постояльцев держать… — проворчала про себя хозяйка и, схватив лежавшую у порога мокрую тряпку, начала вытирать ступеньку лестницы.

— Нам ждать, хозяйка?

— Был бы он с головой, — продолжала она про себя, — жила бы я сейчас, как царица. Благо ни детей не дал нам бог, ни домочадцев… Одно у него на уме — квартальный совет [4] Квартальный совет — основная ячейка органов самоуправления турецких армян, избирался армянским населением квартала. … Только и делает, что или помогает кому-то войти в этот совет, или, наоборот, помешать старается… Пропади они пропадом, эти члены совета! От них все наши беды… Тебе не всё ли равно, чудак ты этакий, кто в совете твоём сидит? Ты, что ли, за дела наши национальные в ответе? Ну и ну!

— Хозяйка, дай нам наши деньги, и мы уйдём, не будем здесь торчать, — сказали носильщики.

— Приходите завтра, — ответила хозяйка, и носильщики, давно уже привыкшие к слову «завтра», молча вышли.

— Носится с этим своим советом, — снова заговорила расстроившаяся женщина, — и всё некогда подумать хотя бы, что человеку, кроме хлеба, и мясо полагается, и масло полагается, и рис; ему ещё и уголь, и дрова нужны, без них тоже не обойдёшься… Обо всём этом он и слышать не хочет, благоверный-то мой, уходит чуть свет, возвращается вечером… Вот гость приехал, сейчас явится, ну, известно, поесть захочет, и, значит, чем-то накормить его надо, а у нас хоть шаром покати, потому что супруг мой ни кусочка мяса или рыбы какой домой не приносит. Кроме россказней про совет да про его членов, ничего в этом доме нет. Каждый вечер…

Нарекания и жалобы хозяйки тут прервались, ибо дверь распахнулась, и в дом вошёл человек лет семидесяти и, улыбаясь, отвесил поклон. Этот человек был её супругом. Его морщинистый, с залысинами лоб чрезмерно выдавался вперёд, глаза помигивали, и вид у него был такой, словно кто-то его щекочет.

Не успел супруг переступить порог, супруга спросила:

— Это где же ты был до сих пор, божий человек?

— Дела, дела, жена, конца им нет… Ведь в воскресенье голосование, и мы надеемся, что в совет почтенные люди пройдут… Сегодня Торос-ага привязался ко мне, угостил меня водкой и стал уговаривать, чтобы я за угодных ему людей голос отдал; но я за моих людей голос отдам, потому что они каждый день угощают меня водкой, и люди порядочные, не станут, как другие, красть из кассы совета деньги.

— Ладно, ладно, потом расскажешь, сейчас ступай в лавку да купи кусок мяса…

— Торос-ага немного обиделся и больше уже не будет играть со мной в искампиль [5] Искам пиль — карточная игра. . Ну и пусть…

— Я что тебе сказала? Иди, не задерживайся.

— А я с дьячком Мартиросом буду в шашки играть.

— Об этом мы и после поговорить успеем, Манук-ага, пойди купи у мясника кусок говядины да поскорей возвращайся.

— А знаешь, что с дьячком Мартиросом стряслось? Жена у бедного нынче ночью чуть было не умерла.

— Как? Почему?

— Родила, но с большим трудом, четыре повитухи и, говорят, шестнадцать докторов принимали младенца.

— Несчастная женщина.

— Завтра сходи проведай её.

— Пойду, а ты пока сделай, бога ради, это дело — достань мяса.

— А это обязательно — за мясом, на ночь глядя, идти?

— Обязательно. Постель и сундуки, Абисогома-аги только что принесли, сейчас и сам пожалует.

— Ты правду говоришь, жена?

— Зачем же мне неправду говорить?

— Прекрасно, пойду, значит, куплю кусок отменного мяса; одна нога здесь, другая — там.

С этими словами Манук-ага открыл дверь и быстро вышел, но только что он прошёл несколько шагов, жена вдруг закричала: