Анджей Мулярчик - Земляки

— Ты, Владек, без лошади мыкаешься, а у меня кобыла жива-здорова сохранилась. Пока своей не наживешь, я тебе лошадью помогу…

Теперь уж и слов больше не надо: обнялись оба, завсхлипывали на груди друг у друга. Что тут клятвы, и так ясно: нет и не было лучших друзей на всем свете. В порыве нежных чувств захмелевшие мужики не замечают, что уже свалились с доски, на которой сидели, и, лежа на соломе, продолжают обниматься, нежно повторяя: «Казик!», «Владек!»…

На третий день Казимеж, натянув старые сапоги, картуз и сшитую из одеяла куртку, выходит к своей стодоле. За. ней простирается поле, которое теперь принадлежит ему. Там, среди густой пшеницы, грозно застыли, воздев к небу дула умолкших орудий, полусожженные немецкие танки.

Далеко, насколько хватает глаз, тянутся брошенные немцами неубранные поля. Казик срывает колос, внимательно рассматривает его и переводит взгляд на заросшее сорняками поле. На лице его появляется выражение озабоченности. «Ох, не быть урожаю с того, что другие посеяли…» — вздыхает он. Вдруг до него доносится характерное чавканье коровы — это Каргулева Мучка пасется на его поле. Мучка на его земле!

Схватив палку, Казимеж со всего маху лупит ею корову.

— Ах ты зараза! Да чтоб тебе моя трава боком повылазила! Пошла вон отсюда, марш на свою землю!

Таща на цепи колоду, к которой она привязана, Мучка возвращается на поле Каргуля. Казимеж запускает ей вслед валявшимся неподалеку колесом, удар приходится по цели. Перепуганная корова, тяжело прыгая, скачет в глубь Каргулева поля. Казимеж, чрезвычайно довольный победой, оборачивается и натыкается… на взгляд Каргуля, который стоит в воротах своей стодолы.

И тут — точно вспыхнула искра от удара их взглядов — за спиной Казимежа раздается мощный взрыв. Когда туча дыма оседает, становится ясно, что это Мучка подорвалась на мине.

Рассерженный Каргуль бежит к Казимежу, крича на ходу:

— Ах, вон ты как! Твой брат Яська меня уже один раз убил, теперь ты за убийства принялся?!!

Казимеж, который доходит ему ростом только до плеча, воинственно выпячивает грудь.

— Принялся! И дальше приниматься буду! Потому как ты, Каргуль паршивый, святость не уважаешь!

— Это какая же такая святость тебе снится, чучело гороховое?!!

— А такая, что межа — дело святое! И ежели ты этого на носу своем не зарубишь, так я тебе опять на ребрах святую истину выпишу!

— А где ты тут межу углядел, а? — хрипя от ненависти, кричит Каргуль, разводя руками так широко, будто желает охватить ими землю до самого горизонта.

Стоя на краю огромной ямы, образовавшейся от взрыва, и уже позабыв о корове, они начинают топтаться друг возле друга, как два петуха, готовящиеся к бою. Вдруг оба застывают в неподвижности: со стороны дворов слышатся отчаянные крики Вити и Ядьки: «Мины!.. Мины!..»

Опомнившись, мужики растерянно оглядываются вокруг. Среди моря золотых колосьев притаилась смерть. Сделай они шаг — и лететь им в небо, как взлетела только что покойница Мучка…

— Выводи вот теперь отсюдова… — уже почти мирно говорит Казимеж.

— Иди, пожалуйста! Ты начал, тебе первому и дорога, — приглашает жестом любезного хозяина Каргуль.

— Так твое ж поле, — Казимеж хитро щурит глаза, — вот и показывай дорогу.

— У нас сперва гостям дорогу дают.

Окинув Каргуля с ног до головы ненавидящим взглядом, Казимеж, не желая показаться трусом, начинает осторожно, шаг за шагом, продвигаться вперед. Каргуль идет сзади, высоко поднимая ноги и старательно ступая ему в след. Хотя оба полны напряжения, перепалка между ними не утихает.

— Помни, — шипит Казик, — межа — дело святое! А ежели забудешь, так я тебе косой опять про то напомню!

— И где ты только тут межу видишь! — огрызается Каргуль, не отрывая глаз от ног Казика. — Здесь до самого неба все твое. Бери сколько хоть, никто тебе земли ложкой отмерять не станет! — ехидно напоминает он Казику слова, сказанные им не далее как вчера, когда они пили в ознаменование мира на веки вечные. — И пальцами, как вы в Кружевниках, здесь тоже землю мерить никто не станет…

Осторожно раздвигая колосья и внимательно глядя под ноги — нет ли на дороге предательской мины— Казик поясняет непонятливому соседу:

— Я столько взял, сколько мне надобно, и тронуть землю свою не позволю!

Когда они наконец выходят к краю поля и Казик уже стоит на безопасной зелени лужайки, он слышит позади:

— Ну и времена! Дурак впереди умного вышагивает…

— Что?!! — У Казика от оскорбления даже дыхание перехватывает.

Пряча на ходу часы с цепочкой, которые было вытащил из кармана, он грозно двигается навстречу Каргулю, визжа что есть силы:

— Ну подожди ж ты! Есть еще у меня коса острая! Теперь-то уж тебе не сносить твоей бараньей башки! Как был баран, так и остался!

— От барана и слышу! — басит в ответ Каргуль.

— Да ты на кого… — Низко нагнув голову, Казик бросается на Каргуля и, сильно боднув его «под дых», отскакивает на шаг.

Каргуль покачнулся, но, успев ухватиться за деревцо, удержался на ногах. Набрав воздуха в легкие, он в свою очередь набрасывается на Казика и, заключив его в свои цепкие объятия, неловко бутузит. Оба при этом не жалеют друг другу проклятий, не скупясь и на крепкие выражения… Витя и Ядька, подбегая каждый к своему отцу, растаскивают их в разные стороны.

В тот же день к вечеру оба соседа ставят на место сваленный накануне забор. С одной стороны укрепляют Казимеж и Витя, с другой — Каргуль. Тут же стоит Ядька, которая подает отцу гвозди.

— Чтоб вашей ноги больше на нашем дворе не было! — кричит Каргуль.

— А вашей на нашем! — немедленно отвечает Казик. — Так я тяте нашему поклялся и так во веки веков будет!

— Аминь! — добавляет с крылечка бабка Леония.

Подозвав Витю, Казик идет с ним за стодолу. Ему не терпится походить по своему полю, но он боится мин и с досадой взирает на силуэты торчащих то там, то сям танков.

Витя украдкой поглядывает на Ядьку, которая гонит из садика кур. Казимеж предостерегающе покашливает:

— Куда зенки вылупил? На свое смотри! Там чужое, наше вон оно где… — И, кивнув в сторону своего поля, тяжело вздыхает. — Время землю поднимать, да как ее тронешь, ежели она минами напихана, как хорошая колбаса салом? А сорняк-то всюду какой, а? Из-за него на будущий год хлеба не будет… Вот оно, дело какое. Дичает земля без человека…

— А из-за нее люди дикие делаются… — вырывается вдруг у Вити.

— Каргуль коровы лишился, и поделом ему. Зато у меня ума прибавилось, — неожиданно хохочет Казимеж и, обернувшись к сыну, приказывает: — А ну, Витя, тащи сюда бензин! Живо!

Казик осторожно идет по краю поля и поливает бензином высушенные солнцем колосья. Затем он чиркает спичкой и, через секунду перед ним уже стеной стоит пламя.