Леонид Мацих - Скачущий на льве

Руф садится в молитвенную позу. Молитва. Музыка.

Все, Руф, можешь вставать. Иди домой, твоей дочери стало лучше.

Руф. Как ты это узнал?

Акива. Когда моя молитва говорится легко и гладко, я понимаю, что она принимается. В другом же случае она отвергается. Сейчас слова мои лились, как вода. Ступай, Руф, и не бойся, твоя дочь будет жить.

Флегонт. Акива, на тебе лица нет. Ты еле стоишь.

Акива. Да, мне лучше присесть. Молиться за кого-то — это как кровь проливать. Иди, иди, Руф.

Руф. О боги, боги!

Уходит.

Флегонт. Почтенный Акива, дай мне знать, когда ты придешь в себя. Цезарь ждет нас.

Комната в гостинице в Кейсарии. Акива, Элиша и Аристобул сидят за столом.

Элиша. Знаешь, какой самой большой недостаток нашего народа?

Акива. Нашего? Говори лучше: вашего. Это звучит естественнее.

Элиша. Хорошо. Так вот, самый большой ваш недостаток — это неумение вовремя остановиться. Сейчас это проявляется как никогда.

Аристобул. Ты знаешь, Теодор, тех, кто вовремя останавливается, никто не помнит. Людская память хранит только тех, кто идет за все пределы. Александр Великий и Юлий Цезарь никогда не помышляли о том, чтобы остановиться вовремя. Именно потому они стали великими людьми.

Элиша. У этих мужей была цель: всемирная слава. Какая цель у нынешней бессмысленной войны?

Акива. Мы воюем за право оставаться самими собой. Мы всегда и везде будем иными, ни на кого не похожими. Мы должны быть другими, таково наше предназначение на этом свете!

Элиша. Сколько горя и страданий это принесло народу!

Акива. Ничего не поделаешь, такова наша судьба, определенная Всевышним. Впрочем, тут есть еще нечто. Помнится, Адриан подробно расспрашивал меня о христианстве. Я после этого разговора много думал об этом. Ты, Элиша, никогда не интересовался этой верой?

Элиша. Честно говоря, нет. Она кажется мне столь же противной разуму, как и всякая другая.

Акива. Ты помнишь, что сделал Иисус?

Элиша. Он добровольно пошел на казнь.

Акива. Вот именно. Он пошел на самопожертвование. Но зачем? Я долго размышлял над этим и понял: он сделал это, чтобы победить смерть.

Элиша. Каким образом?

Акива. Не убоявшись ее и, тем самым, преодолев ее. Вот подлинно еврейская смелость и еврейская вера в невозможное!

Элиша. Ты что же, веришь, что он воскрес?

Акива. Кто знает? Вполне возможно.

Элиша. И где же он? В раю?

Акива. Не думаю. Мне представляется, что он едет на ослике.

Элиша. Куда?

Акива. За смертью!

Элиша. За своей?

Акива. И за нашей!

Элиша. И что же?

Акива. Он догонит ее. Смерть не уйдет от него.

Элиша. И что тогда?

Акива. Смерти больше не будет.

Аристобул. Но как это возможно?

Акива. То ли еще возможно в Божьем мире! Вот что я читал в книге у одного ученого грека. Мы каждый день видим, что солнце ходит вокруг земли. А на самом деле, земля ходит вокруг солнца! Это подтверждается его астрономическими наблюдениями и вычислениями, которые я, кстати, тщательно проверил.

Аристобул. Но все люди видят, что солнце…

Акива. Все видят, а истина не такова! Когда ты думаешь, что так оно и есть, знай, что так оно и нет! Вот, может, так и со смертью? Ее можно победить!

Элиша. Но какое все это имеет отношение к войне?

Акива. Самое прямое! Это ответ на твой вопрос, почему мы воюем? Если бы Иисус, добровольно пойдя на смерть, вдруг смалодушничал, струсил, так сказать, слез с креста и отправился домой ужинать — что бы это было? Это была бы чудовищная профанация его жертвы! Нет, он должен был умереть, и знал это, и не уклонился от своего пути. Так и мы сейчас — мы не можем повернуть назад. Мы должны пройти наш путь до конца и, если понадобится, тоже взойти на крест.

Элиша. Зачем?

Акива. Чтобы победить смерть!

Комната в гостинице в Кейсарии. Акива сидит за столом и читает. Входит Меир.

Меир. Мир тебе, Рабби! Наконец-то я снова вижу тебя! Я чуть было не отчаялся в своих поисках.

Акива. Меир, сын мой! Рад тебя видеть. Как ты меня разыскал в этой забытой Богом гостинице?

Меир. Мне помог Элиша. Он сейчас тут большой начальник. Руф дал ему такие полномочия, что никто не осмеливается ему перечить. Он, кстати, собирался тебя навестить.

Акива. Да, Элиша иногда заглядывает сюда вместе со своим секретарем Аристобулом. С Аристобулом я даже занимаюсь философией и Писанием. Очень способный молодой человек.

Меир. Как ты здесь живешь? Не хвораешь ли?

Акива. Слава Богу, телесно я здоров.

Меир. Благодарение Господу! Мы уж там думали, что ты тяжко заболел. Шутка ли, тебя нет уже полгода. Ходили даже слухи, что римляне убили тебя. Как хорошо, что ты здоров и бодр.

Акива. Эх, Меир тебе следовало бы огорчаться, видя такое благополучие! Лучше бы я пребывал в тягости. Когда я приходил к своему учителю и видел, что у него и вино не скисло, и масло не прогоркло, и мед не засахарился, я говорил: не дай Бог учителю житейского благополучия! Отсутствие малых бед — это предвестник бед больших. Так что тебе едва ли стоит радоваться.

Меир. Ты предвидишь для себя большие беды? Ты опасаешься мести римлян? Они угрожали тебе?

Акива. Пока нет. Я — гость Адриана. Впрочем, разница между гостем и пленником иногда только в названии. Я живу в этой гостинице на всем готовом, мне разрешено смотреть в окно и гулять по двору. Ко мне приставлены слуги, мне даже приносят кошерную еду из общины.

Меир. Здесь, в Кейсарии, осталась община?

Акива. Руф лично распорядился вернуть убежавших отсюда евреев. Они живут здесь в страхе, но уехать не решаются. Судя по рассказам слуг, торговля пришла в упадок.

Меир. Так сейчас везде. В любом городе на каждой улице видны закрытые лавки, заколоченные дома. Повсюду лишения и недостаток самого необходимого. Из Рамлы уехали все греки и армяне. Торговые пути заросли травой. После того, как люди Бар Кохбы забрали весь товар у трех караванов, купцы к нам ездить перестали.

Акива. Люди Бар Кохбы грабят народ?

Меир. Нет, евреев они не трогают. Грабежи и воровство строжайше запрещены. Порядки они установили жесточайшие. За кражу лепешки полагается смерть. Объявлено, что все несчастья происходят из-за недостаточно ревностного соблюдения заповедей, и каждый, кто будет уличен в нерадении, подлежит казни. Народ следит друг за другом, поэтому каждый старается выставить напоказ свое благочестие. Самое ужасное — это доносы. Кажется, что все доносят на всех. Недавно в суде разбирали донос на человека, который во время общественной молитвы не говорил всех слов. Несчастный оказался заикой, суд его оправдал, после чего немедленно последовал донос уже на судей. Все это называется теперь бдительностью во славу Божью и очень поощряется.