Уинстон Грэм - Уорлегган

— Итак, доктор Энис, будете меня резать?

— Нет, сэр. Полагаю, мы сумеем кое-что для вас сделать. А вы можете сделать кое-что для себя сами.

— Как?

— Прекратив употреблять привычную пищу и напитки. В особенности вино.

— Но только от него мне и становится легче! Как же мне утолить жажду?

— Холодной водой и разбавленным молоком. И питаться вам следует скромнее. Я советую самую строжайшую диету. Лечение будет непростым, потому что могу себе представить, как вы голодны.

— Как вы можете себе это представить, если никогда ничего подобного не ощущали! Легко же вам подобное прописывать. Вы что, хотите уморить меня голодом?

— Нет, хотя вам может так показаться. Я также предлагаю теплые ванны и больше свежего воздуха в комнате.

Доктор Силвейн что-то пробормотал себе под нос, но когда мистер Пенвенен взглянул на него, тот уже сопел, уткнувшись в золотой набалдашник трости.

— Вы не согласны с лечением, доктор Силвейн?

Тот пожал плечами.

— Мы это обсудили, и увы, я не согласен с коллегой. Я положительно не могу взять на себя ответственность за подобное питание для человека в столь ослабленном состоянии.

— Я в ослабленном состоянии, — заявил мистер Пенвенен, — в результате двух с половиной месяцев болезни и вашего двухмесячного лечения. Это означает, что лечение нужно сменить. Вы сможете меня вылечить, молодой человек?

— Нет, сэр.

Мистер Пенвенен моргнул и облизал губы.

— Что ж, это хотя бы честно, — сказал он через мгновение.

Он подозвал слугу, стоящего у постели, и тот налил из графина бокал вина. Мистер Пенвенен остановил его жестом.

— Пожалуй, нет, Джонас. Доктор велел мне пить воду.

Дуайт не считал, что раз сырое мясо на воздухе протухает, то и с людьми случится то же самое. В отношении пищи и напитков у него тоже были диковинные взгляды. Воздержание от пищи и свежий воздух принесли много пользы в нескольких случаях желтухи и трехдневной лихорадки, он испробовал такое же лечение для туберкулеза Чарли Кемпторна. Чудесным образом это помогло. Хоть больше успех и не повторился, но для смертельной болезни и один случай имеет значение. Потом он поэкспериментировал с подагрой, чем вызвал раздражение немногих пациентов с деньгами.

А теперь вот мистер Пенвенен. В качестве лекарства он прописал настойку индонезийского опиума после каждого приема пищи. Это был выстрел вслепую, который мог как излечить, так и убить.

Мистеру Пенвенену стало лучше.

Во время пятого визита Дуайт обнаружил укутанного в одеяла и плащи пациента сидящим в кресле перед едва приоткрытым окном, хотя на дворе стоял теплый полдень. После обычного осмотра мистер Пенвенен сухо произнес:

— Вы сказали, что не сможете меня вылечить, доктор Энис, но, похоже, поставили меня на ноги. Я в долгу перед вами.

— Частично это и ваша заслуга, — ответил Дуайт, ничуть не изменивший своего отношения. — Если бы вы не имели силы воли отказаться от...

— Усилия понадобились серьезные. И долго мне еще лишать себя привычных радостей жизни?

— Если под привычными радостями вы подразумеваете привычную еду и напитки, то вынужден сказать, что многие месяцы. Возможно, всю оставшуюся жизнь.

— И долгой ли она окажется?

— Не могу вам сказать. Если вы будете бережно относиться к своему здоровью, то не вижу причин, с чего бы ей оказаться короткой.

Оба замолчали. Дуайт вытащил часы для измерения пульса, но Пенвенен сказал:

— Надеюсь, что вы сможете забыть те неприятные обстоятельства, которыми сопровождался последний визит моей племянницы Кэролайн. Я больше всех об этом сожалею, о тех мерах, что мне пришлось принять. Но теперь всё это в прошлом, и мне бы хотелось вызывать вас при необходимости, а иногда вы могли бы оказать мне честь и просто зайти на ужин. Разумеется, ваша диета не будет столь же строгой, как моя.

Это был дружеский жест, по крайней мере, тот максимум, на который был способен Рэй Пенвенен. Дуайт не ответил. Пенвенен продолжил:

— Пожалуй, прежде я должен сообщить вам, что Кэролайн в скором времени объявит о помолвке с лордом Конистоном, старшим сыном графа Уиндермера. Надеюсь, это вас не расстроит.

— Поздравьте ее от меня, — сказал Дуайт.

— Благодарю. Разумеется, она просто создана для этого брака, как ее опекун, я не мог не помешать развитию неподобающих отношений. Надеюсь, вы понимаете, что это ни в коей мере не касается ваших личных способностей или их недооценки с моей стороны.

— Да, понимаю, — Дуайт убрал часы, так и не определив пульс пациента. Доктор пересек комнату и подошел к огню.

— Когда состоится свадьба?

— Моя сестра еще не объявляла. Не думаю, что дата уже назначена. Кэролайн нездоровится и поэтому...

— Нездоровится?

— Привычное летнее недомогание. Она уже почти поправилась. Но свадьба вряд ли состоится раньше Рождества.

— Передайте мисс Пенвенен мои наилучшие пожелания. Уверен, они станут прекрасной парой.

Дуайт не мог обмануть самого себя, но ему явно удалось обмануть мистера Пенвенена.

— Рад, что вы так думаете. Вы воистину великодушный человек. Я не сомневался, что могу положиться на ваше понимание и здравый смысл.

Дуайту же показалось, что на это полагаться не стоит.

— Продолжайте принимать лекарство, — сказал он. — И чуть больше физической активности, когда будет желание, но не перетруждайтесь. Я зайду в среду утром.

Он уже собрался уходить, но Пенвенен осторожно произнес:

— Надеюсь, что после Рождества буду в состоянии доехать до Лондона. У меня есть там дела, не говоря уж о прочем.

— Посмотрим, как вы будете поправляться, — ответил Дуайт.

Он не считал, что пациент будет и дальше поправляться такими же темпами. Если диагноз верен, то он не особо мог повлиять на болезнь. Но мистеру Пенвенену этого говорить не стоило, к тому же никто не знает, на что способен человеческий организм. Очевидно, перспектива увидеть племянницу замужем за знатным человеком была самым сильным побудительным мотивом.

В канун дня всех святых Верити родила мальчика весом в семь фунтов, оба чувствовали себя хорошо. Ребенка назвали Эндрю, в честь отца, Росс и Демельза поехали на крестины. На той неделе как раз проходила чеканка монеты, поэтому Росс в тот же день уехал, а Демельза осталась на четыре дня. Она чувствовала себя лучше, чем весь май, счастье Верити заразило и ее. Она поднялась на борт судна Эндрю Блейми и совершила прогулку вверх по реке и обратно. Она ни слова не сказала Верити о собственных проблемах. Впервые возникло нечто, что она не могла обсуждать даже с Верити. Ведь она не могла рассказать, не сообщив при этом о том, что, как она надеялась, никогда не узнает никто, кроме Росса, Элизабет и нее. Теперь, когда Элизабет с Джорджем поселились так близко, как никогда важным казалось хранить молчание о событиях девятого мая.